Он был бы счастлив, если б я не открыл ему или хотя бы стал его отговаривать. Но я всегда завидовал его успеху, поэтому безжалостно распахивал перед ним дверь – и он вынужден был влипать в очередную амурную историю. Я назвал кота Вилей в честь моего школьного приятеля, которого он очень напоминал и в период своей бурной молодости и тогда, когда оба они донжуанствовали уже по инерции.

Погиб мой кот красиво, по-мужски: местные коты, которым надоело его лидерство, объединились и устроили ему засаду. Виля дрался, как Д'Артаньян: половину из них раскидал и изувечил, но силы были не равны, его смертельно покусали. На последнем издыхании он добрался до пятого этажа и испустил дух под нашей дверью.

Мы с сыном похоронили его за гаражами и на его могиле посадили маленький тополёк, который вскоре вырос и устремился к небу.

С тех пор прошло много лет. Но когда я сейчас слышу за окнами кошачьи вопли, я понимаю, что это кошки уже новых поколений оплакивают Вилю, мужественного рыцаря и отважного любовника, оплакивают качества, которые сегодня так редки, увы, не только в кошачьем мире.

Когда Виля жил у нас, дочь была ещё очень маленькой, я водил ее в садик на соседнюю улицу. Этим садиком много лет заведовала старая, опытная Клавдия Михайловна. Она обожала детей и была беспощадна с подчинёнными. Её хриплый голос всё время кого-нибудь распекал.

Летом садик выехал на загородную дачу. Там, на хоздворе, прогуливались несколько индюшек во главе с важным руководящим индюком. Он считал себя здесь самым главным и следил за порядком.

Когда Клавдия Михайловна стала распекать кого-то из воспитательниц, индюк бросился к ней, стал напротив, надулся и заорал, стараясь её перекричать: «Балды-балды-балды!..» Клавдия Михайловна прибавила голос, чтобы «перекрыть» индюка, но он в свою очередь забалдычил ещё громче. Заведующая прервала свою нотацию, поскольку её воспитательный эффект был явно сорван, и стала гоняться за критиканом. Он от неё удрал, но, как писал Михаил Зощенко об одном из своих героев, «затаил хамство». Стоило Клавдии Михайловне повысить голос, индюк из любого конца двора стремглав мчался к ней и передразнивал её своим пронзительным «балды-балды». Кончилось это трагически для индюка: Клавдия Михайловна приказала его зарезать. Но кричать на воспитательниц с тех пор перестала. Так непокорный индюк хотя и посмертно, но добился педагогической победы!..

И ещё одна трогательная история.

В квартире жила старая глухая пуделица и маленький волнистый попугай, который знал много слов и довольно внятно их произносил, складывая из них фразы. Он обожал пуделицу, садился к ней на спину, расчёсывал клювом шерсть и, не уставая, говорил ей нежные, ласковые, прекрасные слова:

– Моя дорогая… Моя любимая… Моя самая хорошая…

А она лежала, закрыв глаза, в старческой дрёме и ничего не слышала.

Я наблюдал эту умилительную сцену с великой грустью: как обидно, что самые добрые, самые нужные слова нам говорят, когда мы их уже не слышим!

Эту историю я вспомнил не случайно: мы сейчас очень много и горячо вещаем о нашей любви к природе – дай бог, чтоб она нас ещё успела услышать!

Недавно из подмосковного леса в город забежал лосёнок. Он мчался по улицам, а за ним неслась толпа, люди кричали и размахивали руками, очевидно, от удивления, от радости, от восторга.

Одни отставали, подключались новые, бежали следом, как эстафету, передавая его друг другу. На одной из улиц загнанный лосёнок рухнул замертво… Никто не хотел его убить. Над ним стояли в раскаянии, жалели, кто-то даже плакал. Никто не хотел, но загнали до смерти.