Горит одиноким пятном.
Неясною лаской, истомой невнятной
Касается дрема чела,
И легких фиалок букет ароматный
Грустит на ее шеншила…
25-26. В Финляндии
Зимние акварели
1. На воздухе
Пусть колокольчик пел под красною дугой
Так недогадливо и так немузыкально.
Но в медленном плену дороги снеговой
Мне было без него достаточно печально.
Лошадка шла сама, не тронута вожжой.
В вечерней тишине уже тускнели дали.
И я не мог простить, зачем я слишком твой,
Когда твои глаза в мои глядеть – устали.
Ты, кажется, спала. Под шляпкой меховой
Я смутно различал лица изгиб овальный,
А колокольчик пел под красною дугой
Так необдуманно и так немузыкально!
2. В комнате
Тюльпаны желтые в березовом горшке
Поставлю я к себе на узкое оконце.
Сосульки длинные висят на желобке:
В них ночью спит луна, а днем гуляет солнце.
В веселой комнатке один я целый день.
Смотрю на яркий снег, на сосны, на дорогу,
Читаю, если мне писать бывает лень,
И ночью, перед сном, молюсь немного Богу.
Но не приходишь ты… А если б и пришла,
То будут ли тебе достаточно понятны
Упреки в комнате, которая светла,
Где солнцем зажжены ликующие пятна?
27
Осень близко. Желтый лист мелькает.
И опять до утренней зари
Ранний вечер тихо зажигает
Вдоль пустынных улиц фонари.
Облака так низко над землею.
В тихом зале скучно и темно.
И дожди минутные порою
Тяжело и резко бьют в окно.
Осень близко… В парке, на озера.
На пруды заросшие кругом.
Тихо рея, листья лягут скоро
Золотым и трепетным ковром.
Зашуршат аллеи под ногами,
Белых астр поблекнет красота,
В серой дымке, в ласковом тумане
Дальний лес потонет, как мечта.
Новых грез вернется мне ошибка,
И опять, – и это мне не жаль, —
Опьянит меня своей улыбкой
Старый друг, осенняя печаль…
28. Маленькую маркизу отвозят в монастырь
Ее всю ночь баюкало в дормезе,
А рано утром кучер и лакей,
С поклоном низким, подарили ей
По самой яркой, самой красной розе.
Еще прохладой веяло в лесу;
Из-под колес спасалися гурьбою
Лягушки; длинный хлыст сбивал порою
С прозрачных листьев яркую росу.
В жеманной речке отражались ивы;
Цвели луга; неслось жужжанье пчел;
Спала деревня; у стены осел
Жевал репейник и смотрел лениво…
Чтоб вылезти и чтоб нарвать цветов
На ярко синей, радостной полянке.
Она щекочет шею гувернантке
Прикосновеньем легких лепестков.
Но та строга, неумолима даже:
«Нам надо быть к семи в монастыре!
Он там, ты видишь, – слева, на горе».
И поправляет ленты на корсаже.
Ах да, она забыла! – ночью ей
Виконт приснился, – что за сон чудесный!
Он говорил: «маркиза, вы прелестны!»
И руки целовал ей до локтей.
А тут ее на много лет запрячут
От этих всех загадочных вещей,
Оденут скверно и прикажут ей
Весь день молиться… – и маркиза плачет…
А в гору медленно ползет дормез;
Фруктовый сад, стена, фонтан, ворота…
Подножка щелкнула; развеяна дремота,
И падают из рук стебли увядших роз…
И мать-игуменья встречает на дорожке
Ту, что с собой Мадонне принесет
Три тысячи французских ливров в год.
Вопрос в глазах и две прелестных ножки…
29
Прозрачное раннее утро дышало весенней прохладой.
Вершины деревьев горели под лаской луча золотого.
Он шел по заглохшим аллеям забытого старого сада
Любимую женщину с грустью увидеть в объятьях другого.
Он знал ту аллею, в которой они назначали свиданья:
Там гуще сплеталися ветви, теснее ложилися тени,
И так безотчетно дарили неясное благоуханье
Акации желтые грозди и белые ветки сирени.
И он их увидел, где думал. Они говорили, и внятно
Весеннее утро будили их юные, смелые речи:
А утро уже просыпалось, и ветер ласкал ароматный
Ее непослушные кудри, ее обнаженные плечи.
В руках ее – ветка сирени; к губам прижимая неясно,
Она отдает ее после с капризной улыбкой другому.