Холодные монастыри
И тюрьмы ледяные.
Смотри, смотри, смотри,
Что у тебя внутри,
И совершай гримасы злые.
Ты – заключённый number one,
В углу лежащий на матрасах.
Читаешь Золотой Коран
При мытарях и лоботрясах,
А конвоиры – в серых рясах…
Ты – заостренное бревно,
По рукоять в Россию вбитый
И никогда ей не забытый,
Ты будешь, парень, всё равно.
Пусть холодно здесь и темно…
Хадис
Там далеко, на пламенном Востоке,
Где слитки золота мясисты и глубоки,
Среди цветов и розовых собак,
Образовался зыбкий Мангышлак…
В клубах волнообразного гашиша
Вот минарет – лазоревая крыша.
На чайнике веков, на темени Аллаха,
Кипит Восток, и набекрень папаха…
Электронные пантеры
О, как пустынны наши скверы!
В них эха нет, сколь не кричи.
Фонтаны брызжут, светло-серы,
И бьют холодные ключи,
Да электронные пантеры
Безмолвно прыгают в ночи.
В садово-парковых ансамблях
Живет, свирепствуя, душа
Хачатуряна, «Танец с саблей»
Там исполняют не спеша.
Поскольку это быстрый танец,
Ты понимаешь, иностранец,
Взялся чужое исполнять
Не должно «немцам» доверять…
Видны в деревьях джентльмены,
Под ручки водят квёлых дам.
Прибыв с окраин Ойкумены,
Здесь каждый – Воин и Адам.
В великой тьме тригонометрий
Светится сад, светится сквер.
И на трапециях, при ветре,
Глаза светятся у пантер…
«Столь отвратительный пейзаж…»
Столь отвратительный пейзаж,
В so called Родине-России,
Мне должно вытерпеть. Осилю?
А что ты, Родина, мне дашь
За изнурительный пейзаж?..
Сооруди мне, мамка…
Сооруди мне, мамка, винегрет,
Да положи мне парочку котлет,
Пойду я, Эдик, солнышком палимый,
В мой цех литья, которого уж нет.
Пусть надо мной порхают херувимы.
На тот завод, который весь ушёл
Сплошным массивом в прошлое густое,
Я пошагаю как усталый вол,
Вспахавший поле твёрдое и злое…
И мамка улыбается: «Держи!»
Иду с авоськой и безумно рады
Мне звери: мыши, кошки и ужи,
И даже львы с цементной балюстрады,
Что охраняли в Дом культуры вход…
Меж львов вхожу и просто поражаюсь —
Весь салтовский исчезнувший народ
Собрался там… Дивлюсь… и просыпаюсь.
«Железные руки мороза…»
Железные руки мороза
Россию схватили опять,
И солнца холодная роза
Над городом встала сиять…
Попадали камнем вниз птицы,
Замёрзли во сне воробьи,
Как газ, продолжают сочиться
Мороза густые струи…
Зачем мы живём здесь упрямо?
Не лучше ль пожитки сложить
И к родине тёплой Адама,
К Евфрату и Тигру спешить…
Верлибры
I
Хорошо быть Великим Кормчим,
Хоть каждый день ешь себе рыбу,
Обсасывая косточки…
Зато столько раз могли убить, но не убили
Прошёл весь Великий поход и ни одной царапины
Любимые книги, правда, пришлось оставить
В одной был засушен цветок провинции Гуандун,
Сентиментальная память об актрисе с косичками.
О, актриса с косичками, похожая на лисичку,
Из провинции Гуандун!
Под окном – маисовое поле,
В императорском дворце
Смотри сколько хочешь в шевелящийся маис
Из окна дворцового павильона.
О Великий Кормчий, состарившийся стручок фасоли,
Ты богат!
Хоть каждый день ешь свежую рыбу,
Рыбу с красной фасолью,
Красную фасоль с рыбой
Из провинции Гуандун…
(После войны мы ели фасоль с луком
И с постным маслом,
Больше ничего не было в продаже
В освобождённом Харькове.
Фасоль почему-то была…)
II
Неудавшиеся путчисты,
Капитан, ушедший из армии с треском,
Отсидевший в тюрьме начальник разведки,
С виду – обыкновенные старики, но трагические фигуры.
Профессор экономики – бывший глава мятежа…
Нет, я не смог вас выдержать долго,
Я убежал после торжественной части,
Я не могу видеть сотни стариков сразу,
Я могу принимать их только по одному, порционно…
Старики все равно пахнут смертью,
Даже если это – трагические старики…
III
Раньше умывались в фаянсовых вазах,
Изображавших императоров Священной