– Ишь, шельма, пришла, – услыхал Пьер опять его ласковый голос, – пришла, шельма, помнит. Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя шавку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту, сел. Собака легла у его ног.^>241 Солдат взглянул на Пьера и что-то хотел опять делать.

– Ты давно здесь? – спросил Пьер.

– А, не спите, барин, – сказал солдат со своей^>242 споростью речи. – Я-то? В то воскресение меня взяли. Из гошпиталя в Москве. Вот вторая неделя пошла.

– Что ж, тебе скучно тут? – спросил Пьер, приподнимаясь.

– Как не скучно, соколик! Меня Платоном Каратаевым звать, – прибавил он, видимо с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколик прозванье. Как не скучать. Москва – она городам мать.^>243 Как не скучно на это смотреть. Москву заполонили, всю. Расею забрали. Как не скучно.

– Что ж ты думаешь, что уж конец России? – сказал Пьер.

– Расеи конца сделать не можно, – спокойно и споро отвечал Платон, – потому Расеи да лету союзу нету. А по грехам. Покорись беде, и беда покорится. Терпеть надо. Да наше дело такое.^>244

[Далее от слов: Как же вы, барин, попали-то к нам. А? кончая: прислушиваясь к мерному храпенью тотчас же заснувшего Платона, лежавшего подле него близко к печатному тексту. T. IV, ч. 1, гл. XII.]

Новая глава

В балагане, в который поступил Пьер, было 23 человека пленных солдат, офицеров, чиновников. В замкнутой жизни этого небольшого общества людей, несмотря на исключительное положение – неволи, бедности, лишений, в к[оторых] они находились, сложились также резко и определенно все те формы жизни,^>245 в которых всегда и везде выражается человечество. Сделалось само собой разделение труда: одни солдаты занимались грубой работой, другие – устройством, третьи – высшими соображениями. Образовались классы высших (майор, чиновник и Пьер), средних – офицеров, фельдфебеля и^>246 еврея и низших – солдат. Отделился не класс – разряд людей: художников, поэтов, мыслителей (сказочник, шутник-солдат, Пьер, Каратаев), разряд людей, доставлявших духовную пищу. Выразилось вечное свойство человеческой природы: тщеславие. Люди гордились и тщеславились, выдумывая себе предлоги тщеславия: кто своим знанием французского языка, кто своим платьем и знакомствами. Чувство собственности, – хотя и, казалось бы, нечего было этим людям иметь собственного – точно так же связывало и разделяло людей. Играли в шашки и карты на деньги, которые некуда было употребить, и на платье и сапоги. Солдаты играли в бабки на бабки, которые не имели, казалось бы, никакой ценности, но которым придана была общим согласием искусственная ценность и можно было радоваться приобретению и печалиться потере их.

Точно так же, как и в каждом человеческом обществе, каждый человек, входивший в это общество, стремился занять высшее положение и от этого приходил в столкновение с другими и после ссор, иногда – драк, узнав свои и чужие силы, занимал то место, которое по его относительной силе подобало ему. То, что совершается и во всяком другом обществе, в каждом государстве – совершалось здесь, только гораздо очевиднее – совершалось то непостижимое сближение людей вследствие близости друг к другу. Совершалось то, что испытывает каждый человек, просидев в одной комнате несколько часов с другими людьми, когда входит новый человек. Новый человек – чужой, а те, с которыми пробыл три часа – [свои], и новый человек чувствует это и робеет в словах и походке. Совершалось то, совершенно тожественное притяжению атомов и отталкиванию атомов. После недели пребывания