– Откуда ты знаешь? – спрашивает Сайчи.

– Это вроде как мой дар, – поясняет Олли. – Я умею читать мысли. Кстати, я Олли.

– Мне искренне жаль, – говорю я Сайчи, немножко раздраженная появлением Олли.

Это ведь мой момент поступить честно, а Олли вмешивается. Сайчи по очереди на нас смотрит, оценивая. Я внимательнее вглядываюсь в нее. В последний раз я видела ее у могилы Рамеша, но потом мы держались подальше друг от друга. А теперь я вижу, что она даже больше похожа на брата, чем мне казалось, – такой же слабый подбородок, такие же глаза… И не думаю, что есть какая-то разница между тем, как она выглядит в Аннуне и в Итхре, что само по себе уже говорит мне кое о чем. Сайчи точно знает, кто она. Она чувствует себя абсолютно уверенной в своем теле. А когда она всматривается в меня, я осознаю, что в Итхре я совершенно другая – здесь у меня нет шрамов от ожога. В Аннуне никто об этом не знает, кроме Олли, и я предпочитаю, чтобы все так и оставалось. Но, учитывая то, как смотрит на меня Сайчи, я думаю, что пора с этим разобраться.

– А он тоже по-другому выглядел? – спрашивает она меня, не обращая внимания на Олли.

– Немножко, – отвечаю я.

Потом, надеясь, что это заставит ее промолчать о моих шрамах, добавляю:

– Иногда ты просто не управляешь тем, как выглядишь при переходе в другой мир. Иногда же это шанс… придумать себя заново. Или, по крайней мере, отказаться от того, за что тебя отвергают в Итхре.

Сайчи немного думает, потом кивает, смотрит на меня так, словно говорит: она сохранит тайну о моих шрамах. И я чувствую, что во мне возникает теплое чувство к этой жесткой молодой версии Рамеша.

– Как он умер? – быстро спрашивает Сайчи.

Я ожидала этого вопроса, но я ведь не знаю, что сказали сквайрам о Мидрауте. Мы узнали о нем лишь через несколько месяцев тренировок. И я не представляю, как мы сможем умалчивать об этом, разговаривая с новичками, но точно так же я не могу и вообразить, что лорд Элленби в первую же ночь подробно объясняет им, во что они ввязались… в конце концов, мы не можем позволить кому-то из них сразу решить, что они не хотят быть танами. Но на самом деле я не могу и обманывать ее, когда речь идет о гибели ее родного брата.

– Он погиб, защищая людей, – с заминкой отвечаю я.

Правда тут в том, что на самом деле у Рамеша не было ни единого шанса кого-то защитить. Он не заметил приближения трейтре. По сути, его смерть была абсолютно бессмысленной, куда более бесполезной, чем смерть других моих товарищей, погибших за несколько последних месяцев. Я думаю, Сайчи поняла, что я ее обманываю, она смотрит на меня с таким презрением, что я съеживаюсь.

– Чушь собачья! – шипит она и уходит.

Я не иду за ней. Да, я сказала не то, что нужно, но не представляю, что можно было бы сказать, причинив ей меньше боли.

– Наверное, это к лучшему, – замечает Олли.

– Она будет невыносимой? – говорю я.

– А, ты имеешь в виду, что она будет страдать и гневаться, и считать, что все мы – ее враги? – предполагает Олли. – Да, возможно. Ох, погоди, это же о тебе!

Я бешено таращусь на него.

– Я была другой!

– Была ли? – беспечно бросает Олли. – Ну, не важно, я думаю, что она изменится. Как и ты. У таких крутых особ всегда в итоге оказывается мягкая начинка.

Мы оба суем руки в карманы, не спеша шагая к рыцарскому залу.

– Ни слова правды нет в таком определении, – говорю я наконец, подталкивая брата локтем. – И еще… ну…

Несмотря на все наши усилия, слух о том, что феи слабеют, разлетается по замку быстрее, чем самый стремительный кошмар. Некоторые сквайры упомянули о том, как я помогала во время испытания, а остальные без труда сложили два и два.