Отъезд Сюзель в Полночную школу стал для меня шоком. Ведь это интернат с обязательным проживанием, и, когда я остался один, мой мир сузился: родной дом, близлежащие ландшафты да учеба на дому. Гулять в одиночку по лугам, прячась под паутинной вуалью, которая защищает меня от убийственных лучей солнца, мне казалось нелепым. А еще, между нами будь сказано, общение с Сюзель давало мне важное преимущество: компания не сводила взглядов с нее, а маленького толстячка в прикиде пчеловода рядом с нею не замечала в упор.

Без нее я из невидимого превратился в чересчур доступного взору, и эту перемену я, прямо скажем, не оценил (перевожу: это отвратно).

Потом она приехала на летние каникулы, и казалось, будто вместе с нею в наш дом вошло солнце.

И потом – такая вот серьезная «ерундовина»: за пару недель до возвращения в школу она без колебания предала меня, аккурат вечером в мой день рождения.

Короче говоря, она меня бросила ради своих приятелей. Я решил пробраться следом за ними туда, где они устраивают свои тайные рейв-вечеринки. И вот я попал в западню: не заметил, что уже забрезжила заря, и оказался под открытым небом, без вуали и хоть какого-то укрытия от солнца, кроме скудного кустарника и деревьев с облетевшей листвой. Сестра, обнаружив меня, вызвала мать, чтобы та пришла за мной. Натуральное смертоубийство!

В итоге мне запретили гулять до начала учебного года, паутинную вуаль отобрали. В течение двух недель я страдал дома, заключенный за тонированными стеклами наших окон, пялился в телик и читал, находясь под двойным гнетом недовольства матери и ее огонька.

А Сюзель как ни в чем не бывало занималась своими мелкими делишками. Хуже того, мать ее прямо похвалила за то, что она так быстро отреагировала. За участие в разгульной вечеринке – ноль последствий. В который раз все привилегии достались Сюзель.

А она даже не подумала извиниться, зараза!

Пока я предаюсь мрачным мыслям, мать пользуется этим, чтобы усилить накал своих нотаций до крещендо. Покончив с темой излишнего веса, из-за которого обязательно пострадает в будущем моя по преимуществу фантастическая карьера, она пускает в дело угрозы насчет ЗППП[4] и опасности близких контактов без презервативов. Я не осмеливаюсь ни покраснеть, ни отвернуться: если выкажу малейший признак слабости, она вцепится еще пуще. Моя мать ведь все-таки хищница. Она чует слабые места жертвы.

И вообще, если честно, с чего бы ей так беспокоиться? Школой управляют крутые полночники, могущественные и так далее. Метис вампир-человек с тридцатью процентами жира в организме? Маловероятно, что кого-то это особенно смутит.

– Дорогая, – замечает отец, – нам уже скоро идти. Не пора ли ему отдать?..

Я настораживаюсь.

Мать бросает на меня взгляд, который мог бы сам по себе уладить проблему глобального потепления, но мне все равно: с момента, когда мы сели в машину, я ждал только этой минуты.

Я заметил еще утром, перед отъездом, как мать засунула коробку, оклеенную зеленой кожей, под водительское сиденье. И отлично разглядел рисунок на крышке – два перекрещенных полумесяца.

Там лежит моя вуаль из вдовьей паутины.

– Не заставляй меня пожалеть об этом, – буркнула мать, положив коробку на колени.

Когда она открыла крышку, я чуть ли не затрясся от нетерпеливого желания скорее прикоснуться снова к этому чуду, благодаря которому я могу жить в мире Полдня. Ночная вдова – крайне редкая разновидность пауков, смертельно опасная во многих отношениях. Собирать шелковое волокно их производства – значит очень сильно рисковать. Я хорошо знаю, что суммы, уплаченной за вуаль, которую сейчас протягивает мне мать, хватило бы, чтобы купить всю школу, куда я поступаю. Но для меня драгоценна не ее стоимость, а свобода, которую она мне подарит. С вуалью я смогу снова вести почти нормальную жизнь.