– Это было великолепно! – воскликнула она с сияющими глазами. – Было так приятно смотреть, как вы это делали – ну прямо как дети Израиля, пересекающие Чермное море[1]! Вы словно удерживаете морские волны, чтобы люди могли пройти посуху! И как вам, должно быть, все время радостно оттого, что вы можете такое делать! Прежде я думала, что больше всего радости приносит работа доктора, но теперь мне кажется, что быть полицейским еще приятнее: это так замечательно – помогать тем, кто боится, и… – Но еще раз смущенно рассмеявшись, высокий мужчина в синей форме вернулся на своей пост посередине улицы, а Поллианна осталась на тротуаре в одиночестве. Еще минуту она продолжала наблюдать за поражающим воображение «Чермным морем», а затем отвернулась, бросив через плечо последний, полный сожаления взгляд.

«Пожалуй, лучше вернуться домой, – подумала она. – Наверное, уже пора обедать».

Поллианна решительно двинулась в обратный путь и, только постояв в растерянности на нескольких перекрестках и дважды нечаянно повернув не в ту сторону, осознала, что «вернуться домой» не так просто, как ей казалось сначала. А очутившись возле большого здания, которого – она была в этом уверена – никогда не видела прежде, Поллианна поняла, что совсем заблудилась. Она шла теперь по узкой улице, грязной, плохо вымощенной. По обеим сторонам тянулись ряды закопченных серых домов, да кое-где попадались невзрачные магазинчики. Кругом было множество бойко тараторящих мужчин и женщин – Поллианна не могла разобрать ни слова из их речи. Вдобавок невозможно было не заметить, что все эти люди смотрят на нее с любопытством, словно зная, что она здесь чужая. Она уже несколько раз спрашивала дорогу, но напрасно. Никто не знал, где живет миссис Кэрью, а последние двое из тех, к кому она обратилась, ответили жестами и потоком непонятных слов. По размышлении Поллианна решила, что это, должно быть, датский язык – что-то вроде того языка, на котором говорили Хаггерманы, единственная иностранная семья, жившая в Белдингсвилле.

Все дальше и дальше, минуя одну улицу за другой, брела усталая Поллианна. Ей было страшно. К тому же она проголодалась, у нее болели ноги, а глаза все время затуманивались слезами, которые она упорно старалась удержать. И в довершение бед начинало смеркаться.

– Ничего, ведь зато, – выдавила она, обращаясь к себе самой, – потом я буду радоваться тому, что потерялась, потому что будет так хорошо, когда я найдусь. И я могу радоваться этому уже сейчас! – Наконец, очутившись на шумном перекрестке двух более широких улиц, она в отчаянии остановилась. На этот раз слезы хлынули из глаз, и Поллианне, у которой не было с собой носового платка, пришлось вытирать их тыльной стороной рук.

– Эй, девчушка! Чего ревешь? – послышался бодрый голос. – Что стряслось?

Поллианна, обрадованно вскрикнув, обернулась и оказалась лицом к лицу с невысоким мальчуганом, державшим под мышкой кипу газет.

– Ах, как я рада! – воскликнула она. – Мне так хотелось встретить кого-нибудь, кто говорит не по-датски.

Мальчик усмехнулся:

– Какой там датский! Бьюсь об заклад, ты говоришь о тарабарщине этих итальяшек.

Поллианна слегка нахмурилась.

– Во всяком случае, это… это был не английский, – сказала она неуверенно, – и никто не мог мне ответить, когда я задавала какой-нибудь вопрос. Но, может быть, ты мне ответишь. Ты не знаешь, где живет миссис Кэрью?

– Спроси полегче!

– Что-о? – переспросила Поллианна, еще более неуверенно.

Мальчуган снова усмехнулся:

– Не по моей части, говорю… Похоже, что с этой леди я незнаком.

– Неужели же никто ее не знает? – с мольбой в голосе воскликнула Поллианна. – Понимаешь, я вышла погулять и заблудилась… все иду и иду и никак не могу найти дом… А уже пора ужинать и темнеет. Я хочу домой! Я должна вернуться домой!