, а специалист по чугунному литью был вынужден констатировать, что иранцы не удосужились даже правильно сложить печи, отчего во время плавки чугун спекся с кирпичом. По мнению мастера, его наняли «не устраивать печи, а…отливать чугунные вещи»[86]. Показательным, в данной связи, является случай с поставкой оборудования из России для модернизации шахского монетного двора. Представитель гилянских властей Наджар Баши в течение 10 дней блокировал разгрузку ящиков с машинами и инструментами, а затем они были брошены на энзелийском берегу, где и ржавели под открытым небом в течение 2 месяцев[87].

Переговоры с сахарным мастером В. П. Савицким об оплате растянулись на 2 года[88]. Только в январе 1859 г. он провел показательное рафинирование Мазандеранского тростникового сахара (600 харваров), из которых вышло 40 батман белого сахара в головках[89]. После этого от услуг Савицкого отказались.

С большим трудом российской стороне удалось довести до конца вопрос о строительстве маяка в Энзели. Первичные переговоры с иранским правительством, начатые миссией в январе 1859 г. о строительстве маяка в порте Энзели и оснащении его необходимыми материалами и инструментами закончились неудачей[90]. Согласно постановлению морского министерства проект и смету строительства составил инженер Козловский[91]. Предполагалось, что маяк будет служить коммерческим судоходным интересам России. Обслуживать маяк должна была команда из 5 человек. Однако, опасаясь допустить к обслуживанию маяка русских военных моряков, шахский кабинет затянул начало строительства. Окончательный проект был выработан только в феврале 1860 г. Возведение маяка поручили местным рештским властям – Насир уль Мульку, а русский проект был положен под сукно. Уже год спустя министр финансов мирза Сайд хан был вынужден признаться в невозможности возвести маяк без иностранного участия. В специальной ноте на имя российского посланника он просил передать чертежи и сметы русского проекта в Энзели с тем, чтобы использовать русские инженерные решения[92]. Почти на 15 лет пришлось отложить вопрос о строительстве второго маяка – в Мешедессере. Только в 1876 г. мешедессерский маяк с двухфунтовой «фотогеновой» лампой и 4 рефлекторами был введен в эксплуатацию[93].

Таким образом, непоследовательность внутренней политики шахского режима вкупе с антироссийской политикой британской дипломатии в Иране серьезно затрудняли реализацию всех коммерческих инициатив России в прикаспийских провинциях сопредельного государства. В таких условиях ситуация в Закаспийском крае к концу 50-х гг. XIX в. выглядела намного предпочтительнее.

Первоначально российские коммерсанты предполагали устроить укрепленный и торгово-складочный пункт в местечке Карасенгере. Однако контр-адмирал Машин, который выступал экспертом, порекомендовал уже хорошо известные стоянки – Гюмиш-Тепе и Гасан-Кули. Кроме того, главком предлагал не отказываться и от строительства в Красноводском и Балханском заливах. Такие пункты, по его мнению, не только бы защищали отечественную торговлю, но и противодействовали британской политике в туркменских степях и распространяли влияние «даже на значительное пространство от берега»[94]. В осуществление намеченных планов по распоряжению Оренбургского и Самарского генерал-губернатора было решено провести рекогносцировку на местности. Командовать сводным отрядом (150 чел. пехоты, 50 стрелков и артиллерийский расчет) поручили полковнику Дандевилю[95]. Две партии обследовали Карабугазский залив и одна – Красноводский. Связь с тылами обеспечивал пароход «Урал». Наличие корабля, кстати, дало экспедиции повод осмотреть о. Челекен, где были освобождены 32 пленных иранца, трудившихся на добыче нефти