Смерть ничего не может взять у того, кто живет в настоящем, потому что ничто в этом человеке не нуждается в продолжении существования, ничто в нем не происходит из страха смерти… И смерть лишь убирает некогда рожденное. Она убирает то, что ухватилось уже за тот день, когда человек родился, то, что живет в страхе смерти из-за самого факта рождения».[9]

«Потому что в этом конечном настоящем он должен обладать всем и отказаться от всего, быть убежденным и убеждать, обладать собой, обладая миром, пребывать в единстве с ним».[10]

«Путь убежденности не принимается сразу (целиком). На этом пути нет дорожных указателей, которым можно следовать, его нельзя изучить или пройти им по чужим следам. Но все ощущают потребность в обретении данного пути, и мера этой потребности суть боль каждого; все должны вновь открыть для себя этот путь, ибо каждый одинок и может рассчитывать только на собственные силы. Есть только один намек относительно Пути Убеждения: не поддавайтесь чувству удовлетворенности от того, что вам дали (другие)».[11]

Принцип автаркии, о котором Эвола уже знал из мистических и эзотерических источников, нашел здесь свое философское обоснование и привел к авторитарному «Я» его философского периода.

Вторым мыслителем, которого следует упомянуть, был Отто Браун, попытавшийся провести анализ «Заратустры» Ницше уже в тринадцать лет и сказавший то, с чем вполне бы мог согласиться Эвола: «Очень странно, что Ницше никогда в полной мере не прививал мне принцип наслаждения жизнью, лишь принцип величайшего исполнения долга, однако, не в буржуазном смысле данного выражения».[12]

В «Очерках о магическом идеализме»[13] Эвола сам дословно цитирует Брауна: «Но на пути к своей цели я буду с полной силой отдаваться всему, что выпадает на мою долю; такова для меня свобода воли».[14]

Последующие отрывки также обнаруживают резонанс между мыслями Эволы и Брауна. Выдержка из письма Брауна к своим родителям за октябрь 1915 года: «Мне кажется необходимым то самообладание, которое в данном случае характеризуется правильной духовной позицией, – самообладание, страстно пылающее изнутри, но внешне суровое как кованая сталь, самообладание, прекрасно скрывающее неизмеримое. Когда я смотрю на наше государство, то этот символ бесконечности и всего того, что конечно, символ, на мой взгляд, особенно очевидный для других, символ, который я всегда несу в своем сердце, как святые несут имя Христово, предстает невероятно сильным, великим и обладающим совершенной формой, и вместе с тем преисполненным множеством движений и красочной игрой сил».[15]

Стóит вспомнить эти слова, когда позже мы коснемся взглядов Эволы на государство. Указанный выше отрывок цитируется в «Очерках о магическом идеализме».[16]

Отвращение Эволы к большевизму и американизму сложилось под влиянием сочинений графа Германа фон Кайзерлинга, а также следующего высказывания Брауна: «Если Германии суждено погибнуть, и мир будет разделен между Америкой и Россией (это означало бы смерть всего, что мы именуем нашими Богами)… всем нам… тем, кто еще любит этих Богов, по моему убеждению, было бы лучше покинуть мир, который станет столь несовместимым с нами, как это сделал Катон. Это время и его события так ужасны в своем размахе и могуществе, что всякая мысль воистину должна прийти в отчаяние, и только избавительный уход может нас выручить. Я до сих пор верю, что океан вновь чреват, как и в те времена, когда [Боги] отсекли серпом половой член Урана и бросили его в царство Посейдона, отчего из волн и пены родился Зевс.[17] Быть может, сегодня нам вновь следует ждать появления Бога, который возникнет таким же образом».