– Ну, Бабан, ты чего наделал? – Фук, поняв, что ореховой начинки не дождется, откусил пустую вафлю, – тебе его вовсе не жаль? Отнял последнюю надежду.

– Полно, Фук. – Шерстёк, равномерно стуча спицами, лишь спокойно поправляла очки да наблюдала за происходящим в те минуты, пока бант не успел ещё сползти и закрыть обзор. – Какую последнюю надежду? У него еще много глупостей впереди.

– Отвлеклись мы, – Звяк, решительно подвинув стул и выкинув в кусты палку из заварника, разлил всем чай, – так мы к сути не перейдем. Вы скажите, Одуван, Поля, толком, где ваш дом? И вообще надо ли вам туда возвращаться? А то может, – Звяк, отхлебнув чай, насыпал в него еще с десяток бархатных малин, – с нами останетесь. Избушки вам сделать поможем, или что захотите. Нора вряд ли вам подойдет.

Поля, неожиданно для себя, чаще захлопала ресницами, поняв, что сейчас заплачет. Домой вроде и не хотелось, но оставаться здесь – было бы неожиданно и тревожно. Хотя, в такой компании, может, было бы и хорошо.

Слон, онемев от неожиданности, выронил из лап седьмой кабачок, который собирался съесть. Предыдущие шесть уже парили внутри. Правда, с цветами он смотрелся красивее, чем с кабачками.

– Как это, остаться? А мой дом? Мои друзья? Они меня будут искать. Да и я, что здесь буду делать? Я не могу не делать облаков, для меня это очень важно. Сидишь, и дуешь, дуешь, потом форму создаёшь, а потом, – вдалеке леса что-то грохнуло, – поправляешь. Слышали? Что это?

– Не знаю. У нас такого звука обычно не бывает. – Бабан, отложив вафли в сторону, придвинул к себе блокнот и взял карандаш с полосками в форме леденца.

– Вот и это, тоже. Я, кстати, наелся, спасибо большое. Это, боюсь, за мной. Меня ищут. И это не мои друзья. Опасности подвергаюсь не только я, но и вы, пока я рядом с вами.

– А кто это?

– Те, кто обрушивают облака.

– Час от часу не легче. А дальше-то что будет? – Шерстёк застучала спицами ещё быстрее.

– Что будет? – Бряк с интересом пытался примерить на себя двухметровый шарф, спускающийся на землю и лежащий уже довязанной частью в специальной корзинке на тележке. Шерстёк промолчала.

– В их стране создают самые холодные ветра, бури, ураганы и штормы. Они охотятся за воздушными слонами, чтобы навсегда сделать своими слугами. Новых работников им брать неоткуда. – Одуван вздрогнул, в кустах справа что-то то ли треснуло, то ли вспорхнуло, – но они хотят, чтобы холодные ветра, ливни и темнота захватили все пространства. Целиком.

– Темнота? Та самая, в которую меня утянуло? – Поля чуть побледнела.

– Зачем им это? – Шмяк, мгновенно забыв о расстройстве, как только рядом с ним в кустах что-то хрустнуло, вернулся под свет гирлянд.

– Ну, как же? – Фук стал надуваться, топорща перья, все шире и шире – вселенское могущество и мировое господство. Уфф, мне даже больно от количества моей мудрости.

– В общем филин, может, и прав. – Одуван так и не выпускал из рук поникший одуванчик, всё пересчитывая и пересчитывая остатки зонтиков, – но там не настолько умны, чтобы мечтать о таком. Просто, им нравится злиться, и… Знаете, давайте пока больше не будем об этом. Мне надо попасть домой.

– Да-да! – Бабан хлопнул лапой по столу так, что светлячки, решившие было попробовать ёльчатое варенье, заметавшись и стукнув друг друга, попадали прямо на вафлю, – вот пока вы обсуждаете это все, я очень напряженно думал. Ну, это-то, впрочем, как обычно, – он на секунду замолчал, довольно улыбаясь самому себе.

Он обожал радовать себя своим же «звёздным часом», признавая заслуги и не заслуги любого рода. Хваля даже за резиновые рожки. В его философии любая неудача или провал – были так же победой, так как если они случились, значит, он уже не сидел на месте и вообще пытался что-то сделать. Вот и молодец – уже за это.