– Далёко я ходил в этот раз, ох и далёко. Давно был в тех краях, но, слава богу, не забыл дорогу. Слушай вот… Был у меня случай, ещё в Забайкалье, где я когда-то жил. Я ведь из казаков происхожу тамошних, и там с одним из дружков моих случилась беда, лошадь его стукнула копытом, да хорошо, прямо в сплетение. Месяц не вставал парень, и всё хуже ему было и хуже. Все средства перепробовали, даже попа в дом приводили, а он кроме молитвы ничего не знает. А тут один бурят мимо шёл, тоже, вроде попа ихнего, по-нашему шаман. И постучал к ним на ночлег. Нигде не пускали, а в том доме, хоть и дух покойника уже стоял, пустили. Бурят зла не держал на казаков, как зашёл, так сразу и понял, что это дух его вёл в этот дом. Ведь если бы он где в другом доме остановился, не увидел бы этого, кого жеребец лягнул. Они этого бурята, чем богаты были, покормили, а он возьми и попроси осмотреть больного. Тот уж едва дышал, так далеко зашло всё, белый уж весь, что полотно, кожа да кости. Тогда этот шаман что-то своё, шаманское посотворял, траву какую-то пожёг, как у них принято, со своими молитвами, а потом попросил простой воды в стеклянном графине, и добавил в него некой соли что ли, вроде извести белой, так она выглядела. Он, значит, разбавил её в воде, подождал с полчасика, чтобы всё растворилось как следует, и дал больному выпить. Тот с трудом, но осилил стакан. Воду он пил. Утром уже просит поесть, вроде как полегчало, у него к утру жижа из лёгких пошла. Бурят сразу понял, что дело на поворот пошло, и тут же засобирался в дорогу, но оставил им этого средства. Объяснил, что да как делать. А там только пить и надо было. Поднялся казак через неделю, ходить стал, оклемался. Бурята с тех пор больше не видели. Как он называл то снадобьё, я не помню, но объяснил, где его можно искать, хотя оно редкое в тайге. Каменным маслом его у нас зовут. Только знающий может его обнаружить. Мне то средство показал тот самый казак, даже на язык дал попробовать. Объяснил где его можно отыскать. Он потом целый год по сопкам лазил, но нашёл. Грудина у него так и осталась с ямой посередине. Но лучше с ямой в груди, чем грудью в яме. А я про тот случай сразу вспомнил, когда твоего больного увидал. Припомнил и место, где видел что-то похожее, однако далеко оно оказалось. Зверь его грызёт, лижет, когда больной, или, там, раненный. Я это место почему-то приметил тогда, хотя вспомнил не сразу. Вот я его принёс, на язык оно кислит сильно. На, попробуй. Кислое оно на вкус. Набрал немного, но думаю, что, если начнёт помогать, то и этого хватит. А лишнее только помехой будет. А если нет… В общем, завтра разведёшь…

Ядвига взяла из рук старика мешочек с лекарством и стала быстро одеваться.

– Ты что ль уже? На ночь-то глядя? Тогда чего ждала все это время? Ох, я, старый дурень, тянул кота за хвост. Нет, чтобы сразу показать.

– Что вы, Тимофей Игнатич, я так рада. У меня всё горит внутри, не смогу же спать, утра не дождусь. Вы меня не ждите, я в медпункте переночую, мне не привыкать. – Она поцеловала старика в щёку и, ещё не успев застегнуть пуговицы на шинели убежала в лагерь.

– Эх, молодость, молодость. – Старик долго сидел за столом, обдумывая всё, что произошло за последнее время. – Но кто бы мог подумать, что так окажется, – проговорил он, глядя в запотевшее окно. – Неужели свела судьба? – Старик замолчал, вытаскивая из-под нательной рубахи крест на всю длину нитки, и осматривая его. Потом он налил себе ещё одну рюмку из зелёной бутылки, медленно выпил, а после затянул унылую и длинную песню. По щекам покатились слёзы благодати, какие бывают у стариков от воспоминаний прожитых лет и от радости за чужое счастье. Утром он поднялся с первыми лучами солнца и, не завтракая, пошёл в лагерь.