В отличие от Николая Васильевича, Вера Павловна никогда не повышала голос. Ей это было и не надо. Хватало взгляда. В народе Веру Павловну ласково окрестили ВПШ, на мой взгляд, довольно неудачно. Если «сократить» Николая Васильевича до Барса или даже Барсика я могла, то Вера Павловна оставалась только Верой Павловной, и никакие «примочки» тут не годились.

Впервые я увидела Веру Павловну, когда нас с Яной проносила мимо нее ученическая стремнина. Одного взгляда хватило, чтобы понять: тут шутки плохи. Впрочем, тогда зов желудка мгновенно заглушил распри разума.

По левую руку на пути в столовую располагался дворик. Его держали открытым до первого снега. В тот день в рюкзаке оказались японские роллы – остатки вчерашнего пиршества и просто невиданное богатство для ребенка, «карманных» денег в глаза не видавшего и потому привыкшего, что экзотичное блюдо – это если мама в котлету добавила сыр. В планах было угостить Яну и погреться на солнце. Вцепившись друг в дружку мертвой хваткой, мы кое-как выгребли против течения и вывалились во дворик. (Позднее пришлось все же дойти до столовой за тем лишь, чтобы украсть пару вилок).

– Господи, Яна, ты нравишься ему, и это очевидно.

– Нет…

– Да! И Тяпе, и Славе, и Тимофею, кстати, тоже, разуй глаза!

– Ты неправа, им просто со мной интересно…

– Ну, начнем с того, что не с тобой, а друг с другом, и продолжим: за тебя не дружить, а воевать.

Моя «слепая и наивная» не сдавалась до конца. А тем временем враги наступали. Суши были съедены, а на горизонте уже маячила голова Алеши, значит скоро, как пчелы на мед, слетятся и Слава, и Тяпа, и Тимофей…

– Пожалуйста, давай уйдем, пока непоздно… Я тебя молю, Яна…

Поздно.

Алеша любил «эффектные» появления и выбирал «образ антагониста», чем напоминал мне саму себя и сильно раздражал. Ласковых слов он не говорил принципиально, придерживаясь собственной гениальной идеи, что любовь выражается через уничижение человеческого достоинства. Схема его «ухаживаний» выглядела примерно так: он «совершенно непреднамеренно» возникал рядом с нами, носился по дворику и обзывал Яну ровно до тех пор, пока не приходил Тимофей, и Алеша не переключался на него. Разворачивался бой гладиаторов, где оба вояки мерились всем тем, что попадало под руку, попутно «подшучивая» над Яной. Далее подтягивались более дружелюбные Тяпа и Слава, все больше витавшие вдалеке и боявшиеся приближаться к бранящимся Алеше и Тимофею. Проще говоря, в лучших традициях подростковой «идиотии».

Алеша и Тимофей были везде, куда бы мы с Яной ни пошли, и соревновались друг с другом так ожесточенно, что порой начинало казаться, будто подруга – лишь мячик в их увлекательном пинпонге. Иногда, к моему ужасу, метафорический образ «Яны-снаряда» становился вполне реальным. Ее согласие на эту роль, конечно, не требовалось. Кончалось, обыкновенно, травмами…

– Прыгай! – вопил Тимофей.

– Не хочу… страшно, – канючила та.

– Чего ты ломаешься? Думаешь, я тебя могу уронить?

– Может, все-таки не надо..?

– Давай, прыгай уже!

Тогда Яна прыгнула. Тимофей сделал несколько шагов, держа подругу на закорках, а затем пошатнулся и внезапно разжал руки. Яна повалилась спиной на пол.

– Извини…

Высокие чувства половозрелых детей.

Изостудия встретила нас чаем и хлебом с вареньем. Ирина Васильевна, преподавательница, оказалась говорливой женщиной, которая очень обрадовалась нашему приходу, тут же усадила всех за стол, и начались бесконечные разговоры. Выбор тем никто не ограничивал. Но мы говорили об одном – о том, кто круче. Алеша постоянно пытался доказать, что он сильнее всех. Это злило и Тимофея, и меня. Я тоже хотела быть самой сильной. До недавнего времени так и получалось. Но после того как девочки начали превращаться в девушек, а мальчики в юношей, все совсем разладилось. Стало ясно, что мое тело почему-то слабее, чем мужское, и мне это категорически не нравилось. Хотелось казаться самой сильной, самой умной, самой… и, желательно, ничего не делать.