Короче, я испугалась. На глаза навернулись слезы. Это вышло непроизвольно, и, несмотря ни на что, мне стало стыдно. Конечно, не за плохую работу – за слезы. Но остановить их не получалось. Они заволакивали глаза, а я сидела и понимала, что хана моему безупречному образу кого бы то ни было – сейчас заплачу, а безупречные образы не плачут никогда. Чувствовала я себя жалко.

И внезапно все кончилось. Барс потерял ко мне всякий интерес и переключился на следующего. Я попыталась незаметно втянуть слезы обратно, тем более что не так давно начала общаться с мальчиком. Он учился со мной в одном классе. Позориться не хотелось. Я никогда раньше не общалась с мальчиками, не вызывая у них интереса и не испытывая ответного. Потому последнее, чего мне хотелось, – чтобы новый знакомый считал меня пугливой девчонкой. Нет, нет, я ничего не боюсь и горжусь этим. По крайней мере, почти ничего, и пусть это знают все!

Вскоре у Николая Васильевича обнаружились и другие «фишки» («фиш» – большая рыба, «фишка» – маленькая. «Фиш» у него существовала где-то в районе организации учебного процесса, а «фишки» были отдельными составляющими уроков). Так вот о «фишках». В начале года неожиданно выяснилось, что с Барсом можно спорить и не просто так, а на шоколадки! Не знаю, что больше двигало Николаем Васильевичем, толкая его на участие в спорах – тонкое преподавательское чутье на бесконечный кладезь детского азарта или банальное желание налупиться халявного шоколада, – но факт остается фактом. С Барсом можно было поспорить, и одним из первых (если не первым), решившимся на это, стал тот самый мальчик, с которым я понемногу начинала общение. Он условился, что решит методом Кардана уравнение третьей степени с комплексными корнями, и решил. И выиграл.

Помню, мне тогда тоже очень хотелось так, но я понимала, что шансов на победу с нынешним набором знаний – ноль, а учиться ради какой-то шоколадки, пусть даже и от Барса, у меня не было ни малейшего желания. В общем, для споров я оказалась чересчур ленива и, чего скрывать, труслива.

Я не готова была принимать то, что чего-то не могу, когда хочу, и предпочитала не пытаться.

«Она была так прекрасна, что у меня нет слов»

Александр Васильев, группа «Сплин»

В Лицее было все, хотя не было ничего. Но это я поняла позже. Пока же, перенесемся в начало девятого класса, когда на моем пути уже плотно уселся Барс, на морде которого черным по белому значилось:

Оставь надежду всяк сюда поперший,

Покуда не доучишься, дурак.

И если ты не сдашь мне все домашки,

То к маме не вернешься. Просто факт.

Задавал Барс много. Слишком, – решила я. Очевидно, кому-то стоило пересмотреть отношение к детям – дети нужны для радости – вот пусть и радуется, и нечего морочить светлые головы!

Долго переживать послеконтрольный испуг я не стала. В конце концов жизнь одна, а Барс перебесится. Да и что Барс? Громкий – да. Страшный – да. Но определенно не злой. Не будет мерзкий, агрессивно настроенный дядька, пришедший в школу мучить детей, распинаться у доски. Не будет устраивать шоу непослушания посреди урока. Шоу – единственное, что способно удержать интерес любого ребенка, а наше скромное шапито имени Николая Васильевича функционировало исправно… Вот только интересоваться чем-то не значит любить.

Пока Барс оставался необычной фигурой, не сильно-то и нужной в этой партии, «забавным чудиком», про которого здорово было говорить Тяпе, попавшему в класс «В» и незнакомому с местной «легендой»: «Ой, да он – зверюга! На прошлом уроке такое устроил…!» – и пересказывать все «ужасы» произошедшего, конечно, несколько приукрашая картину и собственное «бесстрашие» перед лицом опасности.