Рене покосился на меня угрюмо, тёмные когти с неприятным скрежетом царапнули зубчатый край стены, и я поспешила исправиться:

– Ну, может, и не воловьими, но со стороны смотрелось глупо и уморительно. Да что там! Его улыбка с ямочками на щеках и необыкновенно синие глаза заставляли смущённо краснеть даже преподавательский состав, от молодых учительниц до почтенных дам весьма солидного возраста. И мне кажется, он о сокрушительной силе своего обаяния знал. Так что… любовалась я его пшеничными локонами и васильковыми глазами преимущественно издалека и как можно тише.

– Преимущественно? – из всего потока сказанного вредный сыч выцепил только это.

Про поцелуй, случившийся, в нашем саду за розовыми кустами, густо усыпанными благоухающими цветами, я не стала говорить. Мне тогда стало безумно интересно, от чего такого девчонки томно закатывали глаза и шептали с придыханием. Впечатления остались смешанные: вроде и не противно, но на небеса в неземном блаженстве я не вознеслась.

– Дело даже не в том, что я сомневалась бы в его верности, – хмыкнула я и поправила немного сползший с плеча плед. – Отец даже не рассматривал вариант породниться с семьёй Гайна. Не выгодная, не блестящая партия, – невольно передразнила я папины интонации. – Но ­молод, хорош собой, воспитан, обходителен, умел поддержать практически любую беседу. Конечно, я и смотрела, и помечтала немножко.

Долговязый птиц продолжал смотреть хмуро, но причины его недовольства я не понимала: сам же завёл тему! Протянул руку и поправил края пледа, задел выскользнувшую из укладки прядь, убрал за ухо. Острые когти ничуть не мешали, не задевали моей кожи. Я чуть отодвинулась, давая понять, что тянуть ко мне руки не надо. Возможно, в Альнарде более вольные нравы и правила приличия, возможно, на выступающей над обрывом башне, когда вокруг лишь высота, бескрайнее небо и ни одной живой души кроме нас, не следовало думать о приличиях, но меня смущали его свободные жесты. Рене моё движение уловил чутко, дёрнул уголком губ, но волосы оставил в покое.

– И всё? – уточнил он с непонятным упорством. – Больше никаких воздыхателей? Женихов, обивавших порог вашего дома?

Я пожала плечами.

– Как видишь. Я не была помолвлена, хотя какие-то предложения родителям поступали, но я была ребёнком и тема замужества тогда меня не интересовала. Позже… не успела. Мама писала, что в мои последние летние каникулы меня ожидает интересное знакомство, возможно, мне собирались представить претендента на руку и сердце, точнее, на богатое приданое и в потенциале высокий уровень магического дара. Но я приехала сразу после ареста родителей и… Это я уже рассказывала. Из возможных претендентов меня нашёл только Верген.

Рене помолчал, подставил лицо ветру. Я немножечко подмерзала через все слои одежды и кокон пледа, а он стоял в распахнутой куртке, на открытой шее влажно поблёскивал кулон – и ни единого признака дискомфорта. А ведь в Альнарде почти круглый год лето, маленькая страна за полукольцом гор не знала снега и проливных дождей.

– А теперь? – вдруг спросил сыч. – Какого мужчину ты хотела бы видеть рядом теперь?

– Никакого, – отрезала я, когда закончила таращиться на непонятливого вельвинда, хлопая ресницами. – У меня теперь, если ты забыл, муж. И как бы я не мечтала о свободе от него, никто нас не освободит друг от друга. До последнего вздоха, вот так. Нет, исключения в законе, конечно, есть, но причины для расторжения брака такие, что… словом, это не мой случай. Может, уже вернёмся под крышу? Прохладно тут.

– Да, сейчас… Ветрено тут, согласен, но хорошо. Иди сюда, теплее будет.