Сказал в сердцах и с досадой понял, что проговорился. Перехитрил-таки его оперуполномоченный, а старший лейтенант продолжал:

– Что же ты так на товарища?

– Какой он мне товарищ, этому стукачу легавые товарищи. Ничего, за стукачом топор гуляет.

– Про магазин Чугун не стучал. Бдительные советские граждане увидели вас на крыше из окна дома напротив магазина и сообщили нам, а поскольку отделение милиции недалеко, то мы быстро оказались на месте. Кстати, тот же Чугун сообщил, что ты в банде недавно и в преступных действиях участвовал не часто. Это же подтверждает Антонина Спиридоновна Левашова по кличке Тонька Песня. Еще на заводе тебя шибко хвалят, говорят, мол, руки у тебя золотые, специалист хороший, трудолюбивый, добрый, отзывчивый. Тебя ведь в комсомол собирались принимать. Между прочим, все эти свидетельства могут значительно смягчить наказание, и если ты дашь нужные нам показания…

Вячеслав хмыкнул.

– Я же сказал, что ничего говорить не буду.

Матошин улыбнулся, внимательно, как показалось Скворцовскому, по-доброму, посмотрел на него.

– Такой же характерный, как и твой отец.

Вячеслав встрепенулся.

– Какой отец?! Откуда вы знаете про моего отца? На понт берешь, начальник?

Матошин затушил папиросу в стеклянной пепельнице.

– Эта встреча, парень, у нас не первая.

– Ясное дело, что вторая. Я тебя, гражданин начальник, запомнил. Ловко ты тогда меня повязал рядом с малиной.

– Нет, Вячеслав, и эта встреча у нас была не первой. Приходилось мне тебя маленького на руках держать.

В темно-карих глазах Скворцовского появилось неподдельное удивление.

– Как это?

– А так. Сразу говорить тебе не стал, хотел посмотреть, что ты за человек и стоит ли затевать с тобой душевный разговор. Теперь думаю, что стоит. Были мы с твоим отцом, Степаном Скворцовским, хорошими товарищами. Он немногим старше меня. В одном городе с ним росли, в детстве и юности знались, вместе воевать за советскую власть пошли. Почитай, всю Гражданскую вместе прошли, вместе у командарма Семена Михайловича Буденного в Первой конной армии служили. С бароном Врангелем и генералом Деникиным воевали, а летом двадцатого года случилось в наступление на белополяков идти. Поначалу все шло ладно, а потом у Замостья нашу Первую конную армию окружили. Многих тогда наших буденовцев полегло, но из окружения мы пробиться смогли. Во время прорыва меня ранили, я едва в плен не попал, но батя твой меня в беде не оставил, под пулями, рискуя своей жизнью, вытащил меня из окружения. – Матошин вытащил из пачки еще одну папиросу. Воспоминания заставили его волноваться. Вячеслав заметил, что пальцы старшего лейтенанта подрагивают. – Нам повезло, а вот два наших со Степаном друга угодили полякам в лапы. С одним из них мне довелось случайно в двадцать четвертом году встретиться. Он тогда сказал, что лучше бы в ад попал, чем в плен. Муки они там приняли немалые. Их поначалу под чистым небом содержали, потом, когда холода нагрянули, в неотапливаемые бараки с дырявой крышей перевели. Издевались, как могли. Кормили отбросами, вместо лошадей заставляли тяжести таскать, многие тогда умерли от холода, голода и болезней разных. Непокорных пленных жестоко избивали, топили в отхожих местах, расстреливали. Расстреляли поляки за непокорство и одного из наших товарищей. – Старший лейтенант взял стоящий на столе графин, налил в стеклянный стакан воды, жадно выпил. Минуту помолчав, продолжил рассказ: – Получается, что Степан меня от всех этих мук избавил. Помнить это буду, покуда сердце мое бьется.

– Как же второй ваш товарищ из плена выбрался? Убежал?