Полёт шмеля в условиях полярной ночи. Сборник рассказов Александр Сафронов

Полёт шмеля в условиях полярной ночи.

Ноги дирижёра терзали новенькие, буквально утром извлечённые из коробки, ботинки. Особенно, в истязании усердствовал левый башмак, раздраконивший уже почти высохшую мозоль на мизинце.

Игорь Глебович старался сейчас не думать, про эти чёртовы ботинки, но перед глазами возник силуэт жены, в традиционном образе непризнанной прорицательницы. Игорь Глебович мысленно передразнил Людку, от чего его рот чуть скособочился:

– А я ведь тебе говорила! Натрёшь ноги!

Когда он собирался на службу, супруга, конечно, много чего говорила. При этом, комментарии и рекомендации милой, нельзя было отнести к эталонам дипломатии. На что Игорь Глебович миролюбиво указал ей:

– Людмила, ты жена начальника военного оркестра! А так выражаешься!

– Я жена алкоголика. – отрезала Людка, которая, вследствие, удавшегося накануне вечера у мужа, была настроена агрессивно.

Да-а…Что-то милая стала последнее время пухнуть, как на дрожжах. Хотя и он сам… Игорь Глебович тщетно попытался втянуть живот.

Так, всё! Хватит отвлекаться на ерунду.

Руководитель военного оркестра взглядом осадил Лукича, который задрал свою валторну так, что чуть не заехал коллеге в глаз, и растянул паузу, словно давая возможность оркестрантам проникнуться глубиной момента.

Наконец, дирижёр чуть подал своё тело вперёд, и плавно взмахнул рукой. Белые кубики запрыгали по игральной доске нардов. Выпали «двойка» и «четвёрка». Мнимая надежда на кош, со спасительными шестёрками, унеслась, как юность. Собравшиеся у стола, музыканты зашушукались. Игорь Глебович проиграл третью партию в «шеш-беш» подряд, что было случаем редчайшим.

– Сука, задрали! Как хорёк курицу!

Раздосадованный Игорь Глебович нервно стянул ненавистные ботинки, оставшись стоять на студеном полу, в одних носках. Котельная заполярного города П. работала с перебоями и клуб эскадры подводных лодок, где репетировал оркестр, прогревался по «остаточному принципу».

– К чёрту! Пойду, сегодня на склад. Пусть меняют!

– Хм! – усомнился Лукич, в успехе визита начальника на вещевой склад, любовно рассматривая мундштук своего духового инструмента.

Александр Лукич был ветераном оркестра, а по званию вторым после дирижёра: «старший мичман». И Лукич знал, что говорил. На вещевой склад надо было идти, с давно обещанной, тамошнему начальнику, бутылкой «шила». И вчера, у Игоря Глебовича спирт был. Но благодаря, в том числе посильной помощи и самого Лукича, его не стало. И, соответственно, смысла идти теперь на склад, ветеран не усматривал.

Дирижёр мастерски владел многими инструментами, но с не меньшей страстью, чем музыке, он отдавался любому занятию, имеющему хотя бы намёк на азарт.

Что угодно: карты, домино, кости, шахматы, шашки, а в «шеш-беш» он мог играть сутками. При этом, если его правая рука уставала, он начинал бросать кубики левой. Но после сегодняшних, трёх проигранных кряду партий, Игорь Глебович решил поискать удачу в другой области:

– Ну, что, может, пульку распишем?

Лукич, мудрый, как и всякий преферансист, резонно заметил:

– Не успеем партию закончить. Лучше уж, после обеда.

– Лучше бы ты вчера таким разумным был. – огрызнулся Игорь Глебович.

Вчера, их «чисто символические по 15 капель», завершились в три часа ночи солом на валторне в квартире Лукича. И то только потому, что соседка стала угрожать звонком в комендатуру.

Из коридора донеслись звуки, рождённые музыкальным инструментом, но не связанные между собой гармонией. Это дул в свой огромный геликон матрос Штукин, посаженный в коридоре клуба вперёдсмотрящим.

Очевидно, Штукин, сволочь такая, проспал, увидел чужака слишком поздно, в результате чего и выдал эту какофонию, вместо оговорённой партии из военного марша.

Игорь Глебович стал судорожно запихивать ноги в ботинки:

– По местам! Ну, ка… С третьей цифры!

В импровизации оркестра с трудом угадывался вальс «Амурские волны».

Дверь неуверенно открылась, и в проём просунулась, скукоженная морозом, физиономия вахтенного с проходной. Полностью зайти в помещение, матросу мешал огромный, не по росту, во многих местах латанный, овчинный тулуп.

Ослеплённый величественным блеском духовых инструментов, он зачарованно улыбнулся и шумно втянул выпадающую соплю.

– Тащ!

Игоря Глебовича всегда раздражал этот огрызок обращения от положенного ему «товарища, старшего лейтенанта». Хотя данное приветствие считалось вполне приличным в военной среде, и иногда даже использовалось офицерами. Но сейчас, ботинки, похмелье, да и физиономия самого посыльного не располагали Игоря Глебовича к умственным беседам о строевом уставе.

– Ну, чего тебе, родной?

– Тащ, там эта… В пятнадцать ноль-ноль совещание. Вам надо быть.

– Где совещание-то?

Посыльный вспоминал. После ледяного, свинцово-белого безмолвия плавучего причала, вахтенный, ошарашенный волшебным миром искусства, начал оттаивать и соображать чуть хуже, чем обычно.

– У командира бербазы?

– Не-а.

– У начальника политотдела?

– Не…

Игорь Глебович начал раздражаться:

– У папы римского?!

Оркестранты загыгыкали.

– У командира эскадры.

Упоминание вице-адмирала С. стряхнуло с лабухов ухмылки и заставило приосаниться.

Осенью, оркестр имел возможность пообщаться с командиром эскадры без посредников. Тогда матрос Штукин, парализованный видом адмиральских погон, внезапно возникших перед его носом, потерял способность дуть. В результате, не оповещённый коллектив , предстал перед высочайшим взором, в достаточно похабном виде. Вице – адмирал С., известный своей кипучей энергией, впал в ярость и собрался « разорвать на пятьдесят шесть вонючих кусков… всех этих… виртуозов «полёта шмеля». По глазам ценителя бессмертного произведения композитора Римского– Корсакова читалось, что он намерен исполнить задуманное прямо сейчас. Но к счастью, адмирала вызвали в штаб, по какому-то, более неотложному, делу.

– По какому поводу совещание?

Своей примороженной мимикой, посыльный дал понять, что данный вопрос не относится к его должностной компетенции, и вытянул голову в коридор.

– Чую, «лабать жмура» будем! – предположил Лукич.

Коллектив, уже месяц, не имевший шанса блеснуть профессионализмом, оживился.

– Хм…не знаю – дирижёр покачал головой.

– Да, точно вам говорю! Иначе, зачем вас, Игорь Глебович, так срочно к адмиралу? А?

– Ну, мало ли… – Игорь Глебович выражал скорее не сомнение, а здоровое желание любого казённого человека, чуть приподнять в глазах окружающих значимость своей должности.

– Вот, увидите, будем жмура лабать! У меня на это дело чутьё.

С наличием у Лукича чутья на похоронные процессии, вряд ли бы кто отважился спорить. Уж, что есть, то есть.

Лет двадцать назад, в пору, когда на месте его теперешней лысины, буйствовал чёрный волос, Лукич состоял в оркестре предприятия ритуальных услуг.

Родной город Александра Лукича не сразу отыщешь не то что на карте мира, а и на карте Московской области, но « клиентов», в «жмур»-конторе хватало.

Производственные отношения предприятия неразрывно сплелись с национальным колоритом. Помянуть, отошедшего в мир иной, клиента являлось частью служебных обязанностей музыканта похоронного оркестра. А в случае нарушения этой профессиональной этики, возникало недопонимание с заказчиком. И, соответственно, драка с оскорблённой роднёй, могла сдвинуться с окончания прощального фуршета, на его начало.

Нормой уважительности к усопшему считался стакан водки. Поэтому, где-то на середине пути, от пьянства к алкоголизму, Лукича, через дядьку-военкома, отправили разучивать военные марши, на Северный флот.

Так что, чутьё на «лабание жмура», у старшего мичмана имелось.

Оставалось только определиться с исполнителем главной роли, в этом грустном спектакле.

– Так, кто всё-таки помер?

Слухи в городе П. распространялись со скоростью сероводорода, пущенного в маленькой комнате, где кто-то из сидельцев убоялся сквозняка и наглухо закрыл окна.

Но пока, вакансия главного героя оставалась вакантной: никто из музыкантов ничего не слышал. А может, жмур был совсем свежим?!

И тут, определённость внёс Саша Попко.

Саша имел вид счастливца, которого приговорили к отрубанию головы, но в последний момент, палач решил ограничиться вырванным зубом. Радость вновь обретённой жизни, на Сашином лице, оттеняли зеленоватая бледность и кусок, окровавленной ваты, во рту.

Он обвёл безумными глазами коллег и попытался выразить свою мысль словами. Но, из-за перебора шипящих согласных, попытка не удалась.

Игорь Глебович проникся сочувствием:

– Чего ты говоришь?

Саша собрался с силами, и внятно прошипел вывод, к которому пришёл полчаса назад:

– В гестапо, всё-таки, щенки работали!

– Так, ты в стоматологии… к бабе пошёл?! – изумлённо развёл руками Игорь Глебович.

Саша хотел, в знак согласия, закрыть глаза, но перед ними стоял ужас, и глаза, наоборот, только расширились.

Эмоции душили, и Саша опять, зашипел и зафыркал, брызгая окровавленной слюной.

– Чего?

Вылеченный пациент собрал силы в кулак:

– У бабы очереди не было.

– Ну, милый! В упомянутую тобою организацию, тоже, никогда очередей не было! Я же, тебе дураку, говорил: к бабе ни в коем случае! Только к мужику.

В санчасти эскадры было два зубных кабинета. В одном принимал мужчина, недавно переведённый в город П. из соседнего гарнизона. И, к нему, очередь выгибалась от самой входной двери санчасти. А стулья перед другим кабинетом пустовали.