– Товарищи! Давайте этого плюгавого офицеришку поднимем на штыки и вынесем на городскую свалку. Пусть там голодные псы над ним потешатся.

Так, видимо, и произошло бы. Но я и два моих спутника, старший унтер-офицер и обер-фельдфебель, автоматически выхватили из кобур свои пистолеты и направили на зарвавшихся мерзавцев. Должен сказать, что если бы начал стрелять только один я из своего могучего трофейного автоматического кольта «М-1911А1» сорок пятого калибра, от этих «товарищей» мало бы что осталось. Они это поняли и отступили. Один из них остался охранять вход в ратушу, предупредительно отвернувшись от нас, другие скрылись в здании.

Я, еще находившийся в возбуждении, с возмущением рассказал капитану Гефнеру о случившемся. Я требовал от него приказа наказать бунтовщиков. Гефнер, будучи по своей натуре человеком мягким и неконфликтным, ответил мне, пряча глаза:

– Ганс! Оглянись вокруг. Империя рушится. В стране революция. Выжить в таких условиях сможет только тот, кто это признает как данность, либо тихо переждет сложные времена.

– Я не понимаю вас, господин капитан. Мы с вами давали присягу кайзеру и Германии. – Я не заметил, как начал переходить на повышенный тон. – Мы воевали за кайзера и Германию. Мы с вами офицеры. Как же мы можем позволить, чтобы всякая дрянь глумилась над государственным флагом рейха, чтобы угрожала расправой представителям законной власти. Я требую, чтобы вы отдали приказ об аресте этого незаконного совета, а заодно и этих дезертиров.

Гефнер скрестил руки на груди, повернулся ко мне спиной и, глядя в окно на ненастное ноябрьское утро, ответил:

– Обер-лейтенант Баур! Приказа не будет.

– Тогда, капитан Гефнер, будет мой приказ. – Я развернулся на каблуках и направился к двери.

– Стойте, Баур. Вся ответственность ляжет на вас. Меня от этого увольте.

Я не ответил. Вышел и громко хлопнул дверью. Я договорился с некоторыми, на мой взгляд, верными государству офицерами и унтер-офицерами восстановить в Фюрте законный порядок. Нас собралось более двадцати человек. Мы взяли со склада карабины, два ручных и один станковый пулемет, гранаты, патроны и строем отправились к зданию ратуши. Я приказал окружить здание и с тремя самыми надежными людьми вошел в помещения, где располагался совет.

Охрана с красными бантами, увидев нас, до зубов вооруженных, мгновенно куда-то исчезла. В зале заседаний находились члены совета. По-моему, они совещались круглосуточно и никуда не выходили. Я объявил им, что совет распущен, его члены должны через пять минут покинуть ратушу, а еще через час убраться из Фюрта. Один из членов совета, пожилой господин с благородной седой шевелюрой, встал и вызывающим тоном заявил:

– Вы, молодой человек, совершаете крупную ошибку. Вы покушаетесь на представителей законно избранной власти. Расплата наступит незамедлительно. Вы будете расстреляны.

Мне не хотелось вступать в дискуссию. Я просто объявил:

– Если через пять минут кто-то останется, он будет арестован и предан суду военного трибунала. Время пошло. – Я демонстративно показал им мои ручные часы.

Советская власть в городе была низложена таким образом за считанные минуты. Обер-бургомистр вновь приступил к исполнению своих обязанностей. Жители Фюрта благодарили меня и моих коллег за восстановление порядка и спокойствия.

Берлин. 4 мая 1945 года

Утром Савельев велел старшине Кухаренко собрать группу. Два десятка офицеров, в том числе и переводчицы, с напряжением ожидали указаний майора. Савельев с улыбкой оглядел свое воинство. Все одеты в выглаженную форму и при наградах. Сапоги блестят как тульские самовары. А у некоторых девушек, в том числе у лейтенанта Сизовой, слегка, хотя и не по-уставному, подкрашены губы.