Кавенкур двинулся к первой камере, в которой лежала старший научный офицер – Гаяне Тоскве. Гаяне было тридцать два года, и в пассажирском отсеке у неё лежал муж. Это было одно из условий участия в проекте – лететь только семьями, так что вместе с членами экипажа летели их родные. Это было человечно. Впрочем, Кавенкуру никакого дела не было до человечности, не было ему дела также и до мужа Гаяне. Из её личных документов, к которым андроид, разумеется, имел доступ, выходило, что Гаяне была на передовом крае современной науки. Она руководила генетической лабораторией на станции Церера-17, которая последние годы занималась только одним экспериментом с говорящим названием «Взрыв».

В рамках этого малоафишируемого эксперимента был испытан метод, который власти надеялись использовать на колонизируемых планетах. Метод заключался в том, что бралось несколько сотен половых клеток, мужских и женских, и в результате некоторых манипуляций с ними, получались тысячи эмбрионов. Данная технология была известна ещё с седых времён, но в рамках эксперимента «Взрыв» впервые была испробована в космосе и в таком масштабе. Этот метод позволял в относительно короткие сроки заселить космическую колонию людьми, что делало его весьма перспективным для нужд колонизации. Правда, активное использование этого метода привело бы к тому, что перевозить миллионы и миллиарды людей от одной звезды к другой не было никакой нужды, поскольку гораздо проще вырастить новых людей, чем привозить старых. Это было цинично. Кавенкуру не был чужд цинизм.

На работу Гаяне были возложены очень большие надежды, а потому она и попала непосредственно в список экипажа, а не спала в общем, пассажирском отсеке. По прилёту она должна была тотчас же проверить состояние образцов, из которых можно было вновь создать род людской. По образу и подобию, так сказать. Гаяне Тоскве отвечала за План Б на корабле и, пожалуй, не только на корабле.

От камеры Гаяне Тоскве Кавенкур двинулся к следующей, в которой лежал помощник Гаяне – Освальд О’Кимми. Он также был научным офицером, и его специальность заключалась в, пожалуй, самой интересной вещи во всей человеческой истории – терраформации. Последние тридцать лет, то есть всю свою жизнь Освальд провёл на Марсе, что выразилось в его крайне значительном росте – 2.11 метра и в пожизненном пристрастии к препаратам, стимулирующим правильную работу внутренних органов в условиях повышенной (то есть нормальной, земной) гравитации.

Освальд собаку съел (в переносном значении, разумеется, откуда на Марсе собаки?) на превращении безжизненной пустыни, которой и была четвёртая планета от Солнца в цветущий сад. Именно ему принадлежит честь создателя марсианского мха, который с успехом выдерживал все весьма жёсткие условия красной (на самом деле оранжевой) планеты и с удивительной быстротой разрастался по ней. Мох поглощал углекислый газ и выделял кислород, в общем, делал свою растительную работу. Вдобавок мох служил пищей для некоторых одноклеточных также специально выращенных для Марса; этот симбиоз позволял формировать не только атмосферу, но также и почву планеты. Данное изобретение позволило людям избежать триллионных трат на строительство терраформационных вышек, и благодарное человечество запустило создателя мха – Освальда О’Кимми – в космос подальше, чтобы он и там что-нибудь путное сообразил. Его также посадили за один стол с пилотами, так как предполагалось, что за месяц до прибытия в колонию, он будет обрабатывать данные с зондов и к моменту высадки у экспедиции уже будут какие-нибудь намётки дальнейших действий.