– Зажигин! На выход.
Выпустили. Хлеб-то надо молотить.
Вдругорядь три года дали. Лишения свободы. Я молодой еще был. Не понимал. Думаю, меня гражданских прав лишили. Голосовать теперь не дадут.
Хорошо, что областной суд отменил решение нашего.
Вот так всю жизнь. То из партии исключают, то в тюрьму садят. Как-то с работы сняли за то, что я нарушаю трудовое законодательство: работники у меня в сенокос больше восьми часов в день работали!
Что ни день, то война. Окопы по полному профилю. Еле отбился.
На чужих дрожжах
Нас у отца пятеро ртов было. Соберемся за стол, так мамка подавать не успевает.
Батька дважды навылет ранен. А работать надо. Был председателем волисполкома. Двенадцать деревень под началом.
Ездил к Дзержинскому хлопотать о снижении налогов. Совсем мужика задушили. Потом столярничал.
Пошли сельсоветы. Наш сосед председательствовал уже. Как сейчас помню, Алексей Герасимовский. Из бедняков. Не было к работе и земле прилежания, вот и бедняк. Но в должности правил круто. Проводил раскулачивание. Надо разнарядку выполнять – подобрал двух богатеев, а у тех богатеев крыши соломой крыты.
Как-то приходит к отцу:
– Николаич! Я теперь на всю жизнь обеспечен.
Отец ухмыльнулся:
– Нет, парень, на чужих дрожжах не поднимешься.
И верно. Скорехонько все добро пропито было. Потом уж побираться пошли.
Как на ноги вставал
– Хороша наша деревня была. Как сейчас вижу. В полдень
солнышко жарким колобом вдоль деревни катится. Выйдешь за околицу – земля – матушка, даль неоглядная…
На агронома выучился. А поработать не успел- война.
Участвовал в обороне Ленинграда, на прорыв блокады бросали. Механик «тридцатьчетверки». Трижды брали 8-ю ГРЭС, и трижды нас разбивали в пух и прах. У немца каждый метр был пристрелян.
В четвертый раз пополнили нас танками с Кировского завода. Рванулись мы через линию смерти. Кругом ад кромешный. Считаю: минута, вторая, третья… – все еще живы, все не горим. Потом вижу в смотровую щель – немцы побежали…
Вернулся Зажигин домой в сорок четвертом. Полмесяца с костылями ходил, другую половину с двумя палками, потом с одной.. А потом как-то увидел в хлебах козу – кинул в нее палкой, а поднимать не стал. Дальше всю жизнь крепко на ногах простоял.
Как в Греции
В совхозе у Зажигина, как в Греции: все было. Жилье, соцкультбыт, современное производство… Чего еще?
Как-то две старушки в Вологде в пригородных кассах брали билеты:
– Милая, мне до Вохтоги.
– А мне сделай до Дресвищ.
– Где это? -удивляется кассирша.
– Левее Вохтоги, у Зажигина-то…
– А что и впрямь у вас в совхозе своя железная дорога? – спросил я Зажигина, когда колесил с ним по хозяйству.
Вместо ответа он повез меня в маленькую деревеньку Дресвище. От железной дороги государственного значения к деревне уходила насыпь для будущей ветки. Своей. Совхозной.
– На своих дрожжах? – спросил я Зажигина.
– Своим умом! – отвечал он удовлетворенно.
Зажигина – на правление!
«Белый медведь» скоро одолел моих товарищей. Мы сидели в Зажигиным одни у водогрейного котла и беседовали.
– Я книжку хотел собрать, столько лет записи вел. И вот, пропали записи. Тебя пригласил, может чего и расскажешь о нашей председательской и директорской доле. А? Глядишь и прочитаю на старости лет. На досуге-то?
…Я тогда от газетной работы отошел. Зажигин – от директорской. Отдыхал. С той памятной ночи прошло лет пять. А тут разруха в деревне началась. И слышу: снова в Вохтоге народ Зажигина на правление позвал. Жаль только, недолго он на этот раз правил.
КАК УХОДИЛИ ГЕРОИ
Виктор Алексеевич Ардабьев, наверное, сегодня один из немногих, кто знал и знает состояние вологодского села, его лидеров прошлого и настоящего. Вся жизнь его связана с вологодским селом. Он закончил в свое время Вологодский молочный институт и прошел все ступени сельской иерархии от агронома до начальника областного агропромышленного комплекса.