–Что ж ты молчал, старче! – вскричал воевода. – А я-то думал, как моих 100 стрельцов на сто десять орудий распределить?! Людишек не хватает!

–Не кручинься о пушкарском наряде, княже, – архимандрит, глядя снизу вверх, положил руку на плечо Долгорукову, – то нашей братии забота. И Нифонт со своим полком, хоть и осталось от него чуть более сотни, посильным помощником тебе будет. Соборные старцы урядили защиту. Назначили, кому биться на стенах или в вылазках. Никого не забыли. Коли стар человек али немощен – все ж силы у него хватит на ляшские головы камень сбросить, врага кипучим варом обдать. Кого поранят, за тем жены и дети ходить будут… Все в святой обители на свое дело пригодятся…

Вечерело. Солнце катилось по зубцам монастырских стен и беспощадно слепило через стрельницы. Ивашка с трудом приоткрыл глаза и сразу зажмурился. От одного движения ресниц в затылке случился маленький взрыв; он отдался в ушах, перебежал в виски и очень больно забарабанил молоточками. Писарь застонал, удивился охриплости собственного голоса и окончательно пришел в себя. Лежал он на высоких полатях монастырской лекарни, в ногах стоял наставник Митяй, а напротив, у окна, сидел на лавке Голохвастов и нетерпеливо теребил в руках шапку-мурмолку, ожидая, когда паренёк очнется.

–Голова болит? – сочувственно осведомился младший воевода, – вот и у меня, брат-Иван, она тоже от всяких дум раскалывается, а твоей-то – сам Бог велел. Больно беспокойный ты для писаря. Надысь в посад впереди латинян бежал, сегодня в ход потайной у Водяной башни полез. Что ты там найти хотел? Помнишь, кто к твоему затылку приложился?

Ивашка поднес руку ко лбу, ощупал тугую повязку, скривился болезненно…

–А тот… битюг, за которым я гнался, так и убёг? – задал Ивашка вопрос и сразу же понял, как глупо выглядит мальчишка, бросающийся в погоню за здоровым мужиком.

–Это ж каких битюгов ты гоняешь? – насмешливо произнес Голохвастов, переглянувшись с Митяем..

–Да я и не разглядел его толком. Только издалека и со спины. Как услышал разговор у царских чертогов, так сразу хотел к отцу Иоасафу бежать, а потом увидел его в армячине… Меня как торкнуло, вот и пошел за ним…, – торопливо объяснил Ивашка, боясь, что ему не поверят, и не обращая внимания на усиливающуюся боль в висках.

–Что за разговор? – напрягся воевода.

Ивашка честно рассказал, что слышал, посетовал, что из-за обстрела на дворе не видно было никого из знакомых взрослых, и признался, что сам не знал, на что надеялся, крадясь за “этим битюгом”, сиганувшим в тайный подземный ход, известный только монастырским служкам, да и то не всем.

–Стало быть, весточку ворогам нашим понёс? – задумался воевода. – Повезло тебе, парень, в рубашке родился. Ход там низкий, не было у сообщника возможности от души замахнуться, да и торопился он, видно, вот и ткнул тебя в затылок кое-как… А догнал бы где в другом месте – лежал бы ты сейчас холодный и рот нараспашку…

Воевода вскочил на ноги, сделал несколько шагов взад-вперед по тесному помещению.

–Ты вот что, Митяй, – продолжил он, обращаясь к наставнику, – ступай к архимандриту да узнай, отпрашивался ли кто у него по какой-нибудь надобности из крепости выйти. А мы тут ещё немного с Иваном потолкуем.

Не успел Митяй выйти, а писарь – возгордиться-порадоваться, что зовет его воевода полным именем, как следующий вопрос оглушил его пуще удара дубины.

–Скажи-ка, друг мой ситный, – глаза воеводы сделались узкими и злыми, – та перечневая роспись, что вы с Долгоруковым затеяли, никому в чужие руки не попадала? Не велел ли князь лишний список с неё сделать, да и передать кому тайно али оставить в месте условленном?