Салам из Багдада «Был юноша, украшенный богато Достоинством, и силой, и умом, Но бедствие созрело в нём самом…»
Глаза как бешенные угли, метались кудри, лёгкий стан, фамилию её погуглив я понял, дева та шаман. Она притягивает склокой иль тёплым летним вечерком за чашкой чая или соком, журчащим тёплым говорком. Я как медведь с губой пробитой хожу за нею на цепи, строку пишу в коварный свиток, о Лель, мне сердце окропи. Она меня в мечты заводит, но руку не даёт подать, я всё томлюсь, проходят годы, с другим её грешит кровать. Глаза припухли, профиль скучен осенний лист перед дождём, по жилкам вен латают тучи, стихи затёртые корьём, они арабские сказанья, Салам подслушал их в толпе, искать любовника страданий, в пустынных скалах на тропе. Он дружбу предложил с колена, свои страданья слить в одно, но слышит он “не надо плена,” моя душа – моё вино. Прошли столетья, нас волнует вино…, у каждого своё кровать скрипит, день не минуем, клюёт в макушку вороньё.
Иби – Селам – прости. «Но вот едва лишь дерзость в нём проснулась, За фиником созревшим потянулась, Едва качнул он гибкой пальмы ствол, Как о шипы все пальцы исколол.»
Все дерзости не перескажешь, права мне дали на тебя, в стихе рифмуешь слово – важен, у юбки пояс теребя Вот простыня ещё немая, шаги от первого лица, она пылая, к стенке с края, гортань схватила хрипотца. Но то сутулый мир на охи, на вологодский говорок, здесь на болотах вязнут сохи, любовь, как старый кузовок. Арабский мир не только вздохи, Аллах, калым, муж –господин, младой, семья даёт уроки, один кураж…, а муж один. Она орёл, она тигрица, не дам себя я обобрать, убей меня, но я девицей другого буду ожидать. А по обычаям аллаха сор на народ – лишь для чудил, Иби – Селам жил словно плаха, пока в мученьях не почил.
Уход. «Уснули двое рядом навсегда, уснули вплоть до страшного суда»
Какая ветреная пакость плачь ветра на моей струне, то Паганини песнь из мрака, дрожит на медленном огне. И ангелы открыли двери, две половинки, две судьбы и надо видно просто верить они сомкнутся без борьбы. О камни мира отряхнитесь вы называетесь судьбой, пока мы живы, вы стыдитесь, умрём, прижмёте с головой.
Абстрактный пейзаж.
1 Танец с тенью, вот загадка, попляши в морской волне, брызги, брызги ворон взятки ищет пёрышки на дне.
Буря жмёт, скала не знает, ей плясать иль отойти, но у тени мысль шальная соль, намаз её пути.
Дыбом волны, словно кони, скок, поскок через пролив, в мире чёрном всё погони, диск застыл среди олив.
Недотрога корчит рожи, пена с губ, как басмачи, ты на рюмочку похожа, запивая куличи.
И яичко в душу к смятке из под венчика смело, убегает без оглядки в лохмы кисти, в помело.
Вот копыта бьют в корыто, в набежавшую волну с головою не покрытой бабка тешит бузину.
2 Вот отмычки для привычки, дверь в морскую белену, портупея, время, лычки, рыбки в огненном плену.
зПишет старая Тартила зарывая грудь в песок, с Буратино было мило нала я его восток.
Тут всё тина, рябь бензина, вон из пластика стена, сок из баночки в картину плещет горцев имена.
Вон копыта пляшут лихо, что с чертёнка можно взять, в Вавилоне нынче тихо зайцев там не сосчитать.
В море красном кровь дымится, два народа, два сучка, надо древностью умыться, слезти с детского горшка.
Тумаки ломают душу, в море царствует прибой, не гремите вы в баклуши, треугольник вечно боль.
Наливные глазки свыше за покатою волной, рукомодник красным вышит, месяц спит над головой.
Серп, как ножичек татарский, подрезает все грехи, ты подарочек мне царский, я селянин без сохи.
Светофор за жёгся красный на калиновом мосту, соловей засвищет в раструб: «Падай ниц, я на посту.» 3 Падишах жену приводит отдаёт во власть скопцу, а в гареме мыслей ходик тянет к жёлтому тельцу.