Лицо обрело землистый цвет. Под глазами появились мешки. Но не было ни единой ссадины.

Как же смогли его вырубить одним ударом?

Он бывал не в таких переделках, но чтоб оказаться на полу…

Никогда!

Никита вышел из туалета. Голова у него кружилась, в ногах была слабость. Он с трудом передвигал ногами, провожаемый недоуменными взглядами. Ему стоило больших усилий, чтобы не завалиться на чей-нибудь столик. Анька не сводила с него вытаращенных глаз.

Никита очнулся, почувствовав, что его трясут за плечо. Он сидел за своим столом. Это была Аня.

– Как ты? – спросила она.

– Нормально, – ответил Никита. – Сейчас уйду.

– Никуда ты не уйдешь. Я тебя отвезу.

– Не надо. Я возьму такси. Я видел их на стоянке.

– Ты хоть знаешь, сколько здесь они дерут?

– Нет.

– Тем более, что примут тебя за пьяного.

– Что же делать? – равнодушно спросил Никита.

– Молчать и слушаться меня.

– Я должен расплатиться.

– Не надо. За все уплачено.

Никита скривился в усмешке. За все уплачено.

– Лагоев? – спросил он.

– А тебе-то что? Идем.

На улице Аня посадила его на лавочку и ушла, предварительно сказав:

– Сиди и не дергайся. Я за машиной.

– Не буду дергаться.

В машине Анька села рядом с ним. Обдуваемый ветерком, Никита оклемался и время от времени искоса поглядывал на Аню. Сосредоточенное выражение не сходило у нее с лица. Всю дорогу они молчали.

Минут через сорок они подъехали к его дому. Аня повернулась к нему и сказала:

– Ну?

– Спасибо.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

– А ведь знаешь… Я был влюблен в тебя.

Это была правда.

Аня училась двумя классами ниже, и Никита не подозревал, что с него на переменах в коридоре не сводила глаз двенадцатилетняя девочка-подросток тогда еще с забавными косичками. Она знала, что в него – рослого, спортивного и, главное, красивого – была влюблена половина школы. То есть все девчонки. И среди них были настоящие красавицы. Куда было ей, неказистой девочки переходного возраста, тягаться с ними. И Аня молча страдала и плакала по ночам в подушку.

А потом она расцвела.

И так получилось, что в это время в школе создали драмкружок, и Аня, набравшись смелости, вступила в него. Единственно потому, что к нему оказался причастным Никита.

Ему было тогда шестнадцать лет, – время во многом судьбоносное, – и он занялся поисками самого себя. Как теперь, наверно, сказали бы, – самоидентификацией.

Никита вступил в изостудию, и руководитель, создавший драмкружок на общественных началах, привлек его к написанию декораций.

Никита сразу влюбился в Аню, но она ему казалось такой неприступной и холодной – Анька в пьесе играла роль ледяной красавицы в сказке про Гая и Герду, – что он подойти к ней так и не решился.

И напрасно. Не знал он, что Аня этого так ждала и так хотела.

– Я сейчас расплачусь от умиления, – насмешливо сказала она.

– Ань, он не стоит тебя. Он дрянь, а ты хороший человек.

– Может, и был хороший. До школы. Да весь вышел. Еще в первом классе. А теперь надо жизнь устраивать. Всё. Вали отсюда.

Никита вышел и в спину себе услышал:

– Да… Кстати, Лагоев ни при чем. Он мне поклялся. И машина эта его.

«Я это уже понял, – подумал Никита. – А клятвы Лагоева… Чего они стоят?»

Он хотел что-то ответить, но машина сорвалась с места.

– Спасибо, Аня, – сказал он, глядя ей вслед.

Дома Никита вытянулся на диване и уставился в потолок. На душе было скверно. Тело ныло словно больной зуб, у которого отошла заморозка.

Его мысли крутились вокруг Лагоева.

Неужели он мог приревновать его к Аньке настолько, что подослал двух уродов избить его?

Кто бы мог подумать, что в этом тщедушном на вид человечке бушуют шекспировские страсти. Отелло местного разлива. И действовал он в своем стиле – исподтишка.