– Ноно! Сюда, быстрее – прячься, – говорю я и пригибаюсь за стеной.

Меня, правда, все равно видно, но так лучше, чем попасться приятелям маулви-сахаба, джиннам, совсем не скрываясь.

– Я не хочу туда. Хочу вернуться. Чало, на, уже темнеет, – робко говорит Ноно.

Игнорирую её и шагаю к дому маулви-сахаба. Москиты жужжат над головой, и я вполсилы отмахиваюсь. Я так близко к цели; я не поверну обратно сейчас. Ноно жуткая трусишка. Не прикольно. Я задерживаю дыхание, чтобы не чувствовать гадкий запах кишечных газов в воздухе. Перешагиваю через какой-то мусор – сплющенные картонки из-под молока; не похоже, чтобы маулви-сахаб сильно старался поддерживать дорожку позади дома в чистоте; интересно, он вообще тратит на это время? Мне нужно только лишь заглянуть внутрь дома маулви-сахаба. Я почти уверена, что, едва только я увижу, как он живёт, я тут же всё пойму.

Ноно со мной, мы держимся за руки, переплетя пальцы, и медленно крадёмся к дому. Азан уже отзвучал, так что теперь совсем темно. Скоро маулви-сахаб вернётся, и если поймает нас, то непременно нажалуется Баба.

И в этот момент я слышу очень громкий крик! Это я кричу? Нет, я точно знаю, что мой рот закрыт. Тут я вижу тень джинна, которая быстро приближается к нам. И слышу другой громкий вопль! И вот теперь точно знаю, что это кричу я.

Лахор, Пакистан

Мубашир отрубился на чарпае, одна его рука свисает с металлического штыря, который разорвал нити, образовав дырку. Волосы мужа грязные, изо рта подтекает слюна. Я вздыхаю и кладу на разделочный стол в кухне свою поношенную сумку из кожзама. Поскольку квартира, которую мы занимаем, очень мала, я могу от входа добраться до кухонного стола примерно за шесть шагов. Кухня, гостиная и прачечная – это одно и то же помещение, только разные его углы. За соседней дверью находится ванная. И у меня такое чувство, что неважно, сколько бы я её ни намывала, в квартире всё равно слабо попахивает мочой. Такое вот тесное жилище. Конечно, когда Мубашир найдёт работу, мы улучшим свои жилищные условия. Люди у меня на работе ни за что не поверили бы, что я живу в такой грязи, но что я могу поделать? Мубашир спускает все мои деньги на свою наша.

– Тс, тс. – Цокаю языком при взгляде на мужа и чуточку подтягиваю шальвары, чтобы ткань не впитала воду – или, возможно, мочу, – подтекающую из-под двери туалета. Мне нужно быстро помыться перед тем, как иметь дело с господином Бездыханное тело. Снимаю одежду и аккуратно вешаю на дверную ручку, чтобы снова натянуть после мытья. Наполняю оранжевое пластиковое ведро холодной водой, шарю вокруг в поисках плошки, чтобы поливать на себя. Осознав, что плошки нет, поднимаю ведро, хотя оно тяжёлое, и выливаю воду на себя.

Ничто не обещало, что он сделается таким.

Когда я за него выходила, он таким не был.

Кажется, это было в другой жизни, а со дня нашей встречи прошло лишь четыре года. Он был очарователен и сиял чистотой, с насурьмлёнными глазами и этой своей кривой ухмылкой, которая прежде была привлекательной. Он провожал меня из колледжа: встречаясь посреди палящего зноя лахорского лета, мы угощались напитком из манго. Я не так давно переехала в Лахор, сбежав от безрадостного прошлого. Мы поженились, едва я получила диплом. Я хотела снять квартиру, но Мубашир сказал, что собирается ещё немного поработать, прежде чем выбирать жильё. «Нам лучше поднакопить денег, – заявил он, – и позволить себе жильё попросторнее, для детей». Вот тогда-то до меня дошло, на что будет похож мой брак. Меня не очень-то прельщает идея материнства. Не то чтобы я не любила детей; просто я слишком хорошо помню собственное детство – и