– Это что? – обернувшись и не увидев того, что ожидал, выразил своё удивление Афоня. Труся головой и протирая глаза, он списывал это явление на то, что недавно проснулся и сделал это не до конца. Издав утробный звук похожий на рык, как потерявший добычу лев, более спокойный, но всё же неудовлетворённый, было выражено негодование: «говорил же ей, чтобы так резко не будила.»

Управившись с чёрной рубашкой, которую он надевал в дни особого ненастроения, и штаны, которые больше походили на спортивные, да только на это мало, кто обращал внимания в университете. Тяжёлый вздох дал Ольге Николаевне понять, что сын окончил приготовления и вскоре направится в ванную. Она сидела на кухне, думая о том, насколько глупо она поступила в возрасте сына – бросить учёбу, убежать от родных, лишь бы быть с мужчиной, который никогда и не любил её. В ней страдали уже не только чувства матери, но и что-то более глубокое, то самое сокровенное, которое не исполнилось, томило её душу и не давало жить счастливо, вот только снисхождение, которое она искала в сыне, нимфа не находила. Теперь же её обыденностью стали грязный халат, разбитые плитки, обивавшие стены кухни, некогда озарявшие комнату светом кристально чистой воды, а сейчас им уготовлена участь быть компаньонами разрухи, которая так нещадно вселяется в судьбы людей и лишает их священного покоя. Женщина давно решила, что скорбь ей ничем не поможет, но унять ту терзающую, выедающую заживо изнутри, обиду у неё не хватало сил. Так и длилась ещё одна печальная судьба.

И снова зеркало, только теперь оно висело над раковиной, а в нём не отражалось ничего необычно, но так было на первый взгляд. Всматриваясь в своё отражение, Афанасий видел в нём человека, повинного во всех его проблемах. Больше всего в мире он ненавидел себя, ненавидел до такой степени, что был готов мучиться целую вечность лишь бы задушить, уничтожить то греховное существо, заставляющее его разделить тело и душу для его существования. Эти глаза, которые все считают прекрасными, ненавистны парню, в них он замечал то, что другие испокон веков считали отвратительным – страх… Но он был иного рода, студент не боялся драк и частенько попадал в перепалки, ведь не был эрудирован, да и страхом смерти, что очень распространено у людей эгоистичных и лицемерных, он не отличался. Это был ужас, вселявшийся в разум человека с момента зарождения общества – страх быть забытым своим Солнцем, быть не признанным им, просто кануть в небытие, бездонную пропасть лиц и тел, которая наполняется многие века такими же, как и он. Да, мать не была причастна к его проблемам, она наоборот всегда была рядом, и лишь сейчас, в такой, казалось бы, обычный, даже бытовой, момент к нему пришло озарение.

– Именно ты виноват во всём… Ненавижу! – сквозь зубы процедил парень, – из-за тебя страдают окружающие, ты слабый, никчёмный, ненужный и забытый подлец, лентяй и… – он ужаснулся, увидев в зеркале своё отражение, оскалившееся на его восклицания, по телу пробежали мурашки, холодный пот подступил ко лбу, а нижняя губа задрожала, но лицо оставалось такой же неподвижной, озверевшей гримасой, больше походившей на голову льва, охранявшего покой византийских басилевсов.

Парень склонил голову, как преклоняются маки перед лунным светом, зная, что их время возгореться, как ярчайшая путеводная звезда, настанет лишь днём, и лишь тогда, в свете ещё одной огромной, величественной Звезды им придётся стать её свитой, но никак не затмить красоты своей хозяйки. Так же и он… Понимал, что пока гореть ему не суждено, но наступить день, когда он займёт место своего Хозяина и установится великим камнем, на котором будет написана вся история мира, а конец её будет зависеть лишь от него, вот только, чтобы возгореться нужно хоть что-то сделать, дать толчок той силе, которая заставляет звёзды сиять. Но он не мог бороться с ленью, поглощающей его душу, которая обгладывает кости и мышцы и не брезгует даже душой, точнее тем, что от неё осталось. Другой зверь выжрал её, захватил то место, где она находилась, и управлял всей жизнью Афони, а бедному парню оставалось лишь страдать, виня себя в том, что не совершал.