Но когда епископ остановил на мне свои маленькие блестящие глазки и произнес что-то вроде «каркнул Ворон: „Никогда“», я счел это серьезным знаком: «Поставь против „Медведей“».

Но я волновался, и к субботнему вечеру моя решимость испарилась. В телефонных разговорах я нес всякий бред, и умные люди хохотали, узнав, что я изменил свои ставки на основании слов южноафриканского епископа, который ни разу даже не видел футбольный матч.

В конце концов мой старый друг Крейг Веттер обратил мое внимание на то, что в словах Десмонда не было ничего, что могло быть истолковано как указание ставить против «Медведей». В его речи содержалось только моральное предостережение: «Держись подальше от азартных игр», что не имеет никакого отношения к вопросу, на кого и сколько ставить.

Может, я на самом деле сошел с ума? Первоначальные ставки были продиктованы накопленной за всю мою жизнь спортивной мудростью. Как я мог изменить свое решение из-за слов какого-то жалкого невежды?

Всю ночь Веттер смеялся над моей причудой, и в воскресенье к полудню я выгреб остатки своих денег, поставил на «Медведей» и перевес в 10 очков. Я надеялся уравновесить возможные проигрыш и выигрыш – старый трюк опытных игроков, позволяющий получить деньги независимо от того, на чьей стороне окажется победа. Если «Медведи» выиграют с перевесом в 11 или 12 очков, я отправлюсь домой без потерь – и такой вариант не исключался. Кроме того, я поставил крупную сумму на то, что игра закончится при отношении очков семь к одному, и еще поставил на то, что Уолтеру Пейтону не пройти 100 ярдов… Таким образом, к началу великого матча, начавшегося в воскресенье вечером, я был прикрыт по многим направлениям, а Десмонд летел в реактивном «Конкорде» где-то над Атлантикой – в Париж и Кейптаун.

Посмотреть игру по телевизору можно было много где, но для моих целей лучше всего подходил сорокафутовый экран «Даймонд-Вижн» в центре города, на Дейли-Плаза, где стоит совершенно идиотская здоровая железяка работы Пабло Пикассо. В тот день статуя с удивлением смотрела сверху вниз на шумные толпы, которые стекались всю неделю из мест вроде Сицеро или Гейлсбурга. Люди набивались на площадь, как стаи леммингов, не обращая внимания на опасные для здоровья холодные вихри, которые неслись с озера, как кошмарные замороженные зомби из «Кремации» Сэма Макги.

Ничто в мире не может сравниться со стужей, которая пронизывает вас отвратительным зимним днем в Чикаго. Страшная боль. Что-то подобное испытываешь от погружения в ледяную воду или от ожога… Но для этих людей боль – пустяк. Они срывали с себя одежду, бегали по площади и танцевали, совершенно игнорируя холод и трансляцию игры. Потом, вечером, по радио сказали, что на площади собрались трансвеститы, никчемные бродяги, приехавшие из других городов. Эти люди зарабатывают на жизнь продажей промышленного эфира в склянках, а по ночам истязают собственных собак, чтобы снять ужасное психическое напряжение, вызванное их положением отбросов общества.

Исход был ясен к середине игры. «Медведи» вели со счетом 23:3, и разрыв продолжал быстро увеличиваться. К концу матча половина толпы разошлась, а те, кто остался, напились вдрызг.

Когда мы уходили с площади, к нам присоединился парень по имени Уиллис, чье лицо показалось мне смутно знакомым. Парень утверждал, что он друг Майка Дитки. Я сразу почувствовал, что он чем-то сильно озабочен. Так и оказалось на самом деле. Он рассказал, что жена бросила его и поселилась в пентхаусе на Лейк-Шор-драйв с тремя «Медведями» – два наглых скота входили в основной состав, один был в резерве команды.