Самогон закончился, и бутылка покатилась в угол балкона к куче таких же опустошенных, как и он сам, стекляшек, смятая пачка «Marlboro» полетела следом в том же направлении. Телефон, поставленный на беззвучный режим, завибрировал. Олег поморщился, закрыл крышкой поллитровую стеклянную банку полную окурков, которая стояла около правой ноги и жутко воняла, взял телефон. «Настя». Жена.
– Ты всё бухаешь? – ни «привет», ни «как ты?», ни «как дела?», сразу к делу – выносить мозг. Это у неё получается лучше всех в мире.
– Ну. Чё хочешь? – раз она так, тоже сюсюкать не буду.
– Заканчивай, давай. В животное уже превратился, квартиру засрал так, что я туда возвращаться не хочу…
– Не хочешь – не возвращайся, – перебил Олег супругу.
– Ты ох… л, муж мой? Все мозги пропил. Это моя квартира.
– Это моя квартира, я её покупал. За свои кровные, а то, что на тебя оформил – дурак был. И вообще, иди в жопу. Все неприятности из-за тебя, жизнь мне испортила … – жена отключилась, а Олег подумал, что Настя, в принципе, ни в чём не виновата, просто она единственная, кто позвонил ему сегодня. За что он её так, дурак? Правда, скотиной стал.
Встать удалось с трудом. Ставшая непослушной и ватной от долгого сидения в одной позе нога не хотела сгибаться, и он пошатнулся, ударившись губой о дверной косяк. Кровь стала заливать подбородок и капать на пол.
– Пи… ц, допился, – Олег снял майку, зажал губу и, как мог, побежал в ванную.
«…The Ultimate in Vanity
Exploiting Their Supremacy
I Can’t Believe the Things You Say
I Can’t Believe, I Can’t Believe the Price You Pay
Nothing Can Save You
Justice Is Lost, Justice Is Raped, Justice Is Gone
Pulling Your Strings,
Justice Is Done
Seeking No Truth
Winning Is All
Find it So Grim, ..........So True, ..........So Real…»
Остановив кровь и постояв под холодным душем, Олег вышел из ванной комнаты и, прислонившись к стене, дослушал «… and Justice for All» до конца, внимательно вглядываясь в своё отражение в зеркале.
– А я буду жить. Я не сломаюсь, – взяв мусорный пакет, куда бросил окровавленную майку, он вышел на балкон и услышал громкие хлопки.
Небо озарилось яркими вспышками. Маленькие белые точечки, взмыв в небо, взрывались и превращались в огромного белого паука, лапы которого росли и вытягивались вниз, после чего кончики лап снова взрывались и весь паук распадался на искры, а новые маленькие беленькие точечки всё взмывали и взмывали в небо, меняя паука на оранжевый цветок или сказочное дерево, раскинувшее свои разноцветные ветви. Финальный залп салюта в честь Дня Победы, раскрасивший небо яркими узорами, подвёл черту под праздником, который закончился.
Глава вторая
Настя вернулась на следующий день вечером. Одна. Сын остался у бабушки. Они так не договаривались, Ваньке же в школу надо, ну да ладно…, лишь бы орать не начала. Крики супруги Олега в последнее время бесили неимоверно, он начинал трястись, срывался, сам начинал кричать и хотел её ударить, но пока сдерживался. Нервы за полгода превратились из канатов в тоненькие ниточки, рвущиеся даже от малейшего контакта с действительностью. Супруга молчала, приняла ванну и ушла в спальню. Дверь закрыла. Ни слова. Олег понимал, что жену он обидел, но признаваться в своей неправоте не хотелось. Сама виновата, понимать надо в каком он состоянии. А молча даже как-то лучше.
С ней он жил уже десять лет, в браке – восемь. После развода с первой женой, с которой почему-то не заладилось сразу, а несколько лет, прожитых вместе, вспоминались скорее с оценкой «минус», чем «никак», Настя оказалась тем единственным существом, которое вернуло его к осознанию того, что с женщиной может быть хорошо, научила любить и понимать друг друга с полуслова, с намёка, шёпота или полувзгляда. Страсть, которая захлестнула их тогда, десять лет назад, он вспоминал часто. Он засыпал её цветами, подарками и вниманием, а она дарила ему себя двадцатилетнюю, ненасытную и жадную до любви, без остатка, каждый раз, как последний. Время вдвоём пролетало как один миг, и он часто обнаруживал себя только в тот момент, когда уже нужно собираться на работу. Странно, но спать не хотелось, а вечером он снова был готов любить её, любить столько, сколько мог выдержать его подорванный работой и алкоголем тридцатилетний организм. Куда всё это делось?