Будучи пионерами, конечно, многим хотелось равняться на героев-пионеров, таких, как Валя Котик и Лёня Голиков, а будучи комсомольцами – похожими в поступках на молодогвардейцев. А вот по поводу того же Павлика Морозова мнения иногда расходилось и было противоположно от общепринятого, но не у многих из пионеров шестидесятых годов.

Что же касается религиозного воспитания, то его, конечно, не было, было атеистическое воспитание. Но каждый знал главные праздники: Рождество Христово, Пасху и Троицу. Мало кто, конечно, вникал в сущность этих праздников, но знали, что: перед Рождеством, в Сочельник носить нужно сочиво, которое называли кутьёй; перед Пасхой дом был заполнен запахом куличей, их называли пасхами, а выпекали, как правило в русских печах, а также красили яйца в луковичной шелухе. В семье старалась поститься только одна бабушка, а родители, работающие на тяжелых сельскохозяйственных работах, на ферме от зари и до зари, были вынуждены питаться тем, что «Бог послал», вернее, по возможности.

Да и без поста пища во многих семьях в большинстве своём была скоромная. Не чаще одного раза в неделю готовили борщ с петушком и при этом петушков начинали резать в конце лета, осенью, когда они наберут определенную массу. Тогда и борщ разносил запах далеко за пределы подворья. А вот зимой, под новогодние праздники или к Рождеству, когда забивали кабанчика, тогда «мясные дни» растягивались месяца на два и кое-какие припасы, такие, как сало задерживалось и до строгого поста и дольше. Но всё-таки были исключения, а вернее заготовки «на случай». Много свинины, как мяса, так и сала уходило на приготовление колбас. И с каким аппетитом её кушаешь, когда мама спускается в подвал, снимает крышку или чаще развязывает большой лоскут материи, закрывающий горловину макитры, широкого глиняного горшка, снимала ложкой верхний слой смальца и извлекала изнутри кружок домашней крестьянской колбасы. Её поджаривали на сковороде и вкуснее и сытнее еды на селе в те годы трудно придумать.

Держали в семье и гусей. Они большую часть лета проводили на пруду, набирали вес на воле. Осенью их резали, но не для себя, а на продажу. В колхозе денег почти не платили, люди жили за счёт того, что откармливали одного кабанчика на продажу и гусей или уток. На эти деньги покупали одежду и уголь для отопления жилья зимой. В семье родителей Кирилла был ещё один «источник дохода» – сливовый сад. Часть слив мочили на зиму в бочках, как и яблоки сорта Пепин. Сливы везли на рынки Донбасса, где в семьях шахтёров водились деньги, и торговля была всегда удачной. При этом, так как у людей своих автомобилей не было, то выписывали в колхозе «газончика» бортового вскладчину, втроём-вчетвером и даже более человек, что было гораздо выгоднее.

Внуку Кирюшке, в отличие от двух других его братьев, было интересно наблюдать, как бабушка Надя молится, но никогда не видел, чтобы она крестилась. Она становилась на колени, не поднимая взор вверх, к образам святым, складывала руки на груди, склоняла голову и тихо читала молитву. Слов он тоже разобрать практически не мог, тем более что наблюдал за нею, как правило из соседней комнаты через дверной проём.

Но всё же однажды он не выдержал и спросил:

– Бабушка, а Вы, когда молитесь, никогда не креститесь. Почему? Ведь русские крестятся все, кто верит в Бога…

– Внучок, я – христианка-баптистка. Когда твоего деда не стало, я сильно горевала. А когда поехала в гости к дочери Варваре на Донбасс, в электричке познакомилась с братьями по вере. Они пригласили меня в их молитвенный дом там, где доча жила. Я пошла, послушала, как они там поют, общаются, молятся. Но молятся не иконам, а Ему, Самому Богу. Икона – творение рук человека, а так как каждый человек грешен, то и иконам преклоняться нельзя. Я в молитве общаюсь с Самим Господом Богом. И креста нательного мы не носим и не крестимся. Вот, если бы ты поехал со мной, я бы повела тебя, ты посмотрел бы, послушал и тебе бы понравилось…