Она положила себе в тарелку спринг-роллы и паровые конвертики с овощами. Стуки подумалось, что в этом кроется какая-то эстетическая потребность, эдакая необходимость визуального порядка: два одинаковых золотистых ролла и два конвертика, тугих, как тканевые мешочки, наполненные лавандой.

Ее волосы были собраны в пышный хвост. «Как у английской лисы», – подумал Стуки. Она и ела как англичанка – совсем не обращая внимания на еду. Два года жизни в Лондоне полностью растворили в себе три предыдущих года в Париже. И только ее цепкий взгляд остался прежним: она сразу обратила внимание на то, как были подшиты его брюки.

– Ну, кому же охота следить за одеждой! – произнесла она, улыбаясь, и в глазах ее заплясали теплые искорки.

– Швея, которая делала работу, – дама довольно своеобразная, – стал оправдываться Стуки, – единственный плюс: обходится она мне совсем недорого.

Она пробудет в Венеции несколько дней. Восточные языки, контракты, переводы, клиенты – обычные атрибуты рабочей командировки.

– Как ты меня нашла? – спросил ее Стуки.

– В Венеции многие знают, где тебя искать.

– Так уж и многие?

– Два человека как минимум, и они полны сожалений о прошлом. Видимо, ты оставил о себе незабываемые воспоминания.

– Да нет, просто Венеция здесь рядом, вот и все.

Разговаривая о том о сем, оба не могли избавиться от впечатления, что они продолжают изучать друг друга. Казалось, каждый из них должен был знать о другом все. Однако они не переставали исподтишка вглядываться друг в друга, пытаясь выхватить существенные детали, кружили вокруг привязанностей, области чувств и ее производных вплоть до того, что ловили себя на мысли о том, что задаются вопросом: интересно, сколько ложечек сахара кладут в кофе их новые возлюбленные?

Стуки проводил ее до машины. «Созвонимся». Взгляд инспектора задержался на тонкой щиколотке между педалью сцепления и тормозом. Машина плавно тронулась и быстро набрала скорость, немного притормозив у «лежачего полицейского».

Стуки оседлал свой старый мотоцикл «Морини». Он пересек Терральо[4] и после нескольких извилистых поворотов въехал на мост Свободы. Этот «служебный вход» в город всегда вызывал в нем восторг, потому что демонстрировал ночную Венецию во всей красе. Стуки поехал дальше, до площади Рима, замедляясь на подъеме и потом спускаясь во весь опор; подъемы и спуски, лишь слегка касаясь города, но ощущая его всеми органами чувств и словно узнавая заново, будто после долгой разлуки.

Возвращаясь домой вдоль Терральо по направлению к Тревизо, Стуки принялся считать стоящих вдоль дороги путан, как дети считают украшенные к Рождеству иллюминацией деревья.

Агент Ландрулли размышлял над тем, принимать ли ему приглашение на необычную рок-вечеринку: хорошая музыка на стыке 60-х и 70–х, исполняемая блюстителями закона. Идти не особо хотелось, ведь в те годы его даже не было на свете.

Агенту Ландрулли вдруг нестерпимо захотелось пиццы: такой, какую делают только в Неаполе. Не так давно он открыл для себя уголок своей родной земли на окраине Тревизо, у въезда на Терральо. В этом заведении можно было хорошо поесть, приятно пообщаться и вообще неплохо провести время, если, конечно, не быть слишком требовательным ко вкусу кофе и не придираться к так называемым неаполитанским сладостям.

Агент Ландрулли даже завязал знакомство с одной из официанток. Девушка тоже была с юга Италии – из Казерты.

– Позвольте вам сказать: у вас поистине королевская осанка, – осмелился сделать ей комплимент Ландрулли, намекая на знаменитый королевский дворец в окрестностях Казерты.