С дядей Сайрусом тоже нужно быть поосторожнее. Главное – не вдаваться в подробности: у старика больное сердце.

– Я в больнице в Венеции, – сказал Стуки дяде, когда после неимоверного количества длинных гудков тот, наконец, ему ответил. – Так, ничего особенного, ежегодное обследование, рутина. Лег в больницу, чтобы не мотаться туда-сюда до тех пор, пока будут готовы анализы. Сказали максимум два дня, но ты же знаешь, они здесь особо не торопятся. Почему не в Тревизо? Наше управление прикрепили к этой больнице. Вообще, всем полицейским Восточного Венето делают анализы в больнице Венеции, говорят, чтобы оптимизировать работу и сократить расходы. Так рациональнее. Почему я никогда не возил тебя сюда на анализы? Но ты же не полицейский! Я знаю, что в Иране о родственниках полицейских заботятся лучше. Что я могу с этим поделать? Дядя, как только я выйду из больницы, обязательно к тебе зайду.

За годы полицейской службы инспектору Стуки много раз приходилось беседовать с потерпевшими в больницах. А его единственное личное воспоминание, в котором присутствовали запах антисептика и белые халаты, было связано с днем, когда толстый врач вырвал маленькому Стуки гланды. Это случилось именно здесь, в больнице Святых Иоанна и Павла. Стуки вспомнил свою маму, которая привела его сюда за руку, сказав, что они идут за мороженым.

– Такая длинная дорога, чтобы купить мороженое? – удивлялся Стуки, топая по мостам и набережным каналов.

По тому, как синьора Парванех сжимала его руку, Стуки стал догадываться, что мама от него что-то скрывала.

– Я хочу шоколадное, – сказал он, чтобы прозондировать почву.

– Хорошо, – ответила мама.

– И фисташковое, – добавил Стуки, радуясь, что мама не возражает.

Но когда он высказал новое желание – ванильное мороженое – и мама снова согласилась, вот тут он понял, что это какая-то ловушка. Стуки замедлил шаг, но синьора Парванех, несмотря на свой небольшой рост и худобу, обладала силой ветра с высоких нагорий и последние метры площади Дзаниполо протащила его буквально на руках…

– Что ты здесь делаешь? – задумавшийся Стуки подпрыгнул от неожиданности и уставился на человека, заглядывающего в палату.

Инспектор не запросил никакой охраны: в конце концов, очень немногие знали о том, что он лежал в больнице. Стуки подумал, что, скорее всего, это был один из слоняющихся по больнице выздоравливающих пациентов.

– Отдыхаю, – ответил Стуки, приподнявшись на подушке.

– Из твоего окна виден Сан-Микеле?

– «Остров мертвых»? Не думаю.

– В таком случае, мне очень жаль, но это означает, что у тебя ничего серьезного.

– Я этому рад.

– Это как посмотреть. Может быть, кто-то в жизни уже так настрадался, что не отказался бы от панорамы Сан-Микеле. Я знал многих, которые просили у врачей палату с видом на остров.

– Что касается меня, то я стараюсь наслаждаться жизнью. Как умею.

Мужчина осторожно приблизился к кровати Стуки. Он внимательно осмотрел края чистой простыни, обратил внимание на отсутствие личных вещей на тумбочке и на другие мелочи, по которым можно было заключить, сколько дней человек уже пролежал в больнице.

– В свободное время я гуляю по палатам. Тебя только недавно привезли. Ты знаешь, здесь кормят просто отвратительно. Хуже, чем в Южной Африке.

– А вы что, были в Южной Африке?

– Бывал. Занимался кукурузой.

– А вы, собственно, кто?

– Морган-Полторашка.

– То есть?

– Одна нога с половиной.

– Морган…

Мужчина, светлые растрепанные волосы которого очень напоминали солому, некоторое время хранил молчание, сложив руки за спиной.

– Морган… как пират? – спросил Стуки.

– Именно.