Кивнув, я спешно обняла тётку и, отчего-то, вдохнула полной грудью, запоминая витающий вокруг нас аромат цветов, лета и запах самой тётки – многовековой ели с легкой ноткой жасмина. В груди разверзлось отчаяние, и я не до конца осознавала, откуда росли его ноги. Неужто это от возможного расставания из-за предсказания Ивы? Или переданное со мной во младенчестве украшение сделало меня сентиментальной? А быть может это всё из-за искреннего страха Астрид и возможности расстроить меня упоминаниями нашей первой встречи? Из-за карусели мыслей в глазах защипало, и я спешно потёрла их свободной рукой, надеясь, что тётка ничего не заметила.

– Спасибо, – буркнула я, и, поймав добрый взгляд родственницы, сошла со ступенек, покрепче ухватившись за ручку корзинки. Только выйдя за калитку, я почувствовала непреодолимое желание обернуться и запечатлеть в памяти всё, что увижу – любимый дом с крышей из золотой черепицы, витиеватую дорожку и крыльцо дома из белого камня, буйство красок и цветов в алом закате, где солнце обещало новую встречу и спокойствие в грядущем сне. Хотелось снова увидеть свою тётку Астрид и её странный, непонятный мне взгляд: словно и она боялась, что эта встреча была последней.

Эта мысль меня отрезвила, и я, решив не идти на поводу у собственных тревог, побрела по направлению к лесной тропке, зная, что сделаю всё, чтобы увидеться с тётушкой Астрид и Потошкой снова. Мой шаг стал решительнее, а взгляд увереннее, за довольно-таки короткое время я преодолеваю половину своего пути, и понимаю, как же всё-таки дневной путь из-за лености и жары растянул время.

Бодро шагая, я рассматривала окружающий меня лес и вслушивалась в утихающее пение птиц. Вечерний лес был особенно прекрасен в закатных лучах солнца. Духота и жара убывали, что позволило чувствовать себя намного лучше. Взяв корзинку в другую руку, я перепрыгнула через пару корней расположенного у тропинки дуба, и, придерживая шляпку, заметила, как позади меня, в гуще кустов, мелькнуло что-то красное. Я вгляделась в расползающиеся сумерки. Кроме перешептывающихся крон деревьев посторонних звуков не было. Постояв еще с минуту, я снова огляделась и, не заподозрив неладное, двинулась дальше. Наверное, мне показалось. А может, это кикимора возвращается с реки?

– Ива? – негромко спросила я. Ответом послужило молчание. Если, конечно, жужжание стрекоз, шелест ветвей и журчащую неподалеку речку можно счесть за тишину. Пожав плечами, я развернулась и двинулась в сторону дома.

Этой ночью я долго не могла уснуть. Ворочаясь в постели, я встала и впервые за долгое время закрыла на ночь ставни. Конечно, просто так.

Утренняя прохлада прокралась в дом, а потому, лежать под одеялом было куда комфортнее. Вставать не хотелось, а если помнить о вчерашнем разговоре с тёткой и устрашающем предсказании Ивы, желание начинать этот день падало всё ниже и ниже, и всё, чего мне действительно хотелось – закопаться под одеяло и получить возможность, пусть и на время, но укрыться от поджидающих меня тревог за порогом дома. Я потянулась. Потирая сонные глаза и медленно осматривая комнату, мой взгляд упал на неразобранную корзинку, что стояла в углу спальни. Вчера, только переступив порог дома, я ощутила свалившуюся на меня каменной грудой усталость, и, разрешив себе не разбирать гостинцы, оставила всё как есть. В конце концов, на день грядущий я ничего и не планировала, а значит, заняться разбором корзинки и утомительным самокопанием можно было и сегодня. Я потянулась еще раз, свесила ноги с кровати и, проиграв бой, упала лицом на подушку обратно.