В последние годы вообще в самой пастырской среде появилось такое доброе веяние: обращают внимание на то, чтобы пастырь не старался поработить прихожан, особенно прихожанок, чтобы не формировал себе бригаду зависимых от него рабынь. Такие призывы и рассуждения появляются, естественно не на пустом месте, а на статистике реальных жертв. Тут вообще встает вопрос о том, можно ли отношения священника и его прихожан продолжать все время описывать только библейской метафорой пастыря? Вообще-то, под пастырем, что у псалмопевца в 22 псалме, что в Евангелии от Иоанна, понимается сам Господь. Пастырь – это вообще-то, полноправный хозяин. Какое-то время назад в православном этикете осознали, что священнику предосудительно подписываться или представляться «отец такой-то». Прилагать к себе звание отца от первого лица сочли уж слишком противоречащим Евангелию. Это хорошо. Так не пора ли то же самое применить и к метафоре пастыря? И не только на словах, не только в порядке этикета, а и по самой сути. Вот есть священник с каким-то своим духовным багажом, вот есть люди ищущие путь к Богу при его поддержке. Они как-то общаются, помогают друг другу. Ну и хорошо. А над ним и над ними есть один только Пастырь, который когда-то душу свою положил и за них, и за него.

Не пора ли начать воспринимать отношения именно так? Причем с обеих сторон.

И, конечно, это непременно позитивно скажется и на психологических проблемах.

Дальше нам понадобится еще одно небольшое отвлечение от главной темы.

Это словосочетание плотно входит в современный язык, не нами оно придумано, но мало кто задумывается, почему не прижилось симметричное ему сочетание: деревенские сумасшедшие. О таких вроде бы никто не слышал.

На самом деле это отражает реальность. Город, то есть, скорее мегаполис, давит на психику горожан очень серьезно. И это давление прямо-таки требует сознательных и продуманных предупредительных мер, чтобы не допустить печальных последствий.

Сельская местность, где живет автор, является, так скажем, дальним дачным поясом для двух столиц России: питерские и (меньше) московские дачники постоянно проплывают у нас перед глазами. Нам со стороны заметно, что всем им не хватает какой-то настоящей жизненной реальности, что живя в своих контейнерах из бетона и пластмассы, они теряют нечто психологически важное. Теоретически все понятно: это природа и физический труд, которых им так не хватает. И вот горожане все это ищут, бегут в деревню хотя бы на лето, а здесь напоминают немного слепых котят, тыкающихся туда и сюда. А заодно и пытающихся свой привычный город (который их же покалечил) все-таки перетащить с собою в багажнике на дачу. Стройкой, ремонтом, обслуживанием всех этих дач занята немалая часть нашего местного населения, включая и самого автора. Таких клиентов у нас много, мы знаем эту породу людей. Попадаются среди них и горожане с явными психологическими проблемами, когда дело уже серьезно. При этом всякие мелочи мы не считаем, хотя они тоже могут служить указанием на определенные симптомы.

В частности полный отрыв горожанина от природы выливается в такие извращенные формы поиска контакта с нею, как собачий культ, наделение собак всеми правами человека. Я еще не считаю это явление психической патологией, но и нормальным его тоже признать нельзя. Собачьи парикмахерские и собачьи кладбища – это, конечно, не норма, а уже извращение. Заодно это явление создает проблему брошенных собак, которых деревня никогда не знала. (У нас с этим делом проще, пока волки в округе есть). Но в целом собачий культ может служить указателем на то, что рожденным в асфальте людям требуются какие-то шаги босиком по траве, и требуется это их психике, а не ступням. Наш разговор ведь о кукушке, а не о собаке.