Павел Георгиевич молча налил чай, подвинул мне поближе сахар и варенье.

Ладно, ещё раз. Допустим, это некий инструмент. Любой инструмент можно переместить, как и любое сооружение. Пирамиды и Стоунхендж ведь построили как-то, а там технические решения были весьма неординарные, насколько я понимаю. Значит что? Значит, это гипотетическое нечто имеет привязку непосредственно к какой-то географической точке, которую с места не сдвинешь. Алмазы там на поверхность выходят, что ли?

– Как Вы думаете, что там такое спрятано? Или, вернее, почему спрятали целиком весь город? – я забренчал ложкой, размешивая кубики рафинада.

– Если бы я знал, – вздохнул Москалёв. – Я думаю, что это наставление. Путь, если хотите. Путь нашего развития, причём не только Руси или России. Скорее, это путь развития для всего человечества целиком.

– Светлые идеи коммунистического будущего в отдельно взятом населённом пункте Древней Руси? Или эксперименты в замкнутом социуме в лучших традициях Стивена Кинга? – хмыкнул я.

– Не ёрничайте. Я уже думал, что может существовать такого, чему угрозой является вообще всё человечество. И никаких идей получше у меня для Вас нет.

– Умеете Вы, Пал Георгич, ответить на вопрос так, что, собственно, вопросов только больше становится.

Москалёв ничего не ответил, глядя в точку в стакане с чаем. Ещё какое-то время мы сидели в тишине, а лично я переключился на печенье.

Когда печенье – надо же, в форме пластинок с надписью, вот так совпадение – закончилось, я снова подал голос.

– Павел Георгиевич, как по-Вашему, что нам дальше делать?

– Перевести текст. Подтвердить подлинность. Передать в полицию, а те направят дальше. Я уведомлю своих знакомых, они возьмутся за исследования.

– А что с переводом? Когда возьмётесь за него?

– Сам не возьмусь, моих знаний не хватит. Слава, я не хотел бы ошибиться, поймите. Поэтому давайте сейчас сделаем несколько фотографий, я отправлю их Саше Бехтереву в МГУ, это мой одноклассник. Было время, когда он увлекался древнерусской мифологией. Он поможет нам с переводом, причём, я уверен, сделает это быстро. А табличку я предлагаю отвезти в ПсковГУ, коллеги смогут установить подлинность.

– То есть мы сейчас отходим в сторону и отдаём всё в руки непонятно кому?

– Не непонятно кому, молодой человек, а учёным. Исследователям. Доцентам, профессорам. Кандидатам исторических наук, в конце концов. Не стыдно Вам такое говорить?

– Не стыдно, Павел Георгиевич. Люди часто непредсказуемы. И ещё чаще банально алчны.

– Я о Вас, Слава, был лучшего мнения.

– Как угодно, Павел Георгиевич. Если Вы уверены, что нас с Вами не оставят на обочине истории…

– Славы захотели? Простите за каламбур.

– Не то чтобы славы. Просто хочется не только в полиции потом услышать, дескать спасибо, Ваше заявление принято.

Москалёв, наконец, вспомнил про свой стакан с чаем.

– В общем, так, Слава. Камень оставляйте мне, я утром отвезу его в университет. А дальше пусть археологи работают. Идёмте, сделаем несколько фотографий, поможете мне сбросить их на почту моему товарищу.

Вернувшись домой, я вытащил из сейфа короткоствольный Вепрь от Молот-оружия, приобретенный года три назад. С момента покупки я несколько раз выезжал на стрельбище, просто чтобы научиться пользоваться. Думал уйти в спорт, но то одно, то другое… Да и цена тренировок, знаете ли. В общем, так и не собрался, но хотя бы научился попадать. Плюс паранойю при жизни за городом никто не отменял, пусть лучше стоит себе в сейфе рядом с кроватью, чем в магазине в городе.

Разобрал, почистил, снова собрал, проверил работу. Приложился, поприцеливался в стену напротив. Снарядил один из восьмизарядных магазинов, коих у меня имелось несколько штук, вставил в шахту до щелчка и убрал назад в сейф. Знаю, что нарушение, помню, что нельзя. Но чем дальше в лес, тем ну его нахрен. Не по себе мне. Даже догадываюсь, из-за чего.