– Я не знаю, – плакала Аня. Кровь так густо залила ладонь, что увидеть дырку было непросто.

Баба Нина достала перекись водорода и наугад залила Ане обе ладони целиком. Кровь остановилась. Затем достала с полки тряпку и замотала руку в несколько слоев. Только сейчас Аня заметила, что руки самой бабы Нины трясутся.

– Дед придет, что я ему скажу? – голос бабы Нины тоже дрожал. – Не уберегла девчонку? А отцу твоему, коли спросит? А если он тебя больше ко мне не отпустит?

Девочка подняла на бабушку заплаканные глаза и увидела в них страх. Аню как из ушата обдало – она вдруг поняла, что бабушка переживает за нее. Что все это время баба Нина была такой строгой потому, что боялась, как бы с единственной внучкой что-то не произошло. И не дай бог, отец Ани решит, что старая бабка не углядела, – не видать ей больше внучки.

– Ты уж прости меня, дитятко, что я так тебя, – со слезами на глазах проговорила баба Нина. – Испугалась за тебя, вот и накричала сдуру. Иди сюда, родная!

Слезы с новой силой брызнули из глаз Ани, и она бухнулась в объятия больших и теплых рук бабушки.

– Мы папе не скажем ничего, – шептала сквозь слезы бабушка, гладя Аню по голове. – А я тебе сегодня блинчиков напеку. Только в гараж больше не ходи, заклинаю тебя!

Аня кивала сквозь всхлипы и впервые за долгие годы поняла – ее любят.

Для этого стоило пробить руку гвоздем.

2006 год, 23 сентября

Петрозаводск

Утром Анна с трудом разлепила глаза. Несмотря на выходной день, работу никто не отменял – сегодня была ее смена в типографии. Будильник звенел как угорелый, хотелось долбануть его чем-то тяжелым. Плотные занавески хоть и приглушали солнечные лучи, но после всего двух часов сна даже такой мягкий свет резал глаза. Смолина на ощупь впихнула ноги в тапки, накинула халат и вышла на кухню.

Ленка уже проснулась и сейчас ставила на газ сверкающий металлическими боками начищенный чайник со свистком.

– Доброе утро! – слегка настороженно сказала Ленка.

– Да уж, добрее не бывает, – пробурчала Анна. Она бы и рада была выдать что-то более приветливое, но двухчасовой сон никак не способствовал хорошему настроению. Она опаздывала на работу, а еще этот диск…

– Фу, какая гадость! – голос Лены вырвал Анну из задумчивости. – Его что, собаки рвали?

В руках у Лены Анна увидела Тима.

– Положи на место! – взорвалась Смолина. – И никогда не трогай!

Ленка презрительно швырнула зайца на пол.

– Да было б что трогать! На помойке нашла?

– Тебя это не касается! – Анна подхватила с пола Тима и прижала к груди. – И не смей лазить по моим вещам!

– Он лежал на кухонном столе! Или мне теперь нельзя трогать ничего на кухне? – с вызовом бросила Ленка. – Голодом морить будешь, чтобы я такой же стала, как твой заяц драный?

– Закрой рот!

– Дура!

– Марш в свою комнату! – рявкнула Анна. – И чтобы не смела оттуда нос высовывать!

Ленка круто развернулась и, чеканя шаги, исчезла в комнате, на прощание хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась. Чайник закипел, и из его металлического носика вырвался пар вместе с отчаянным свистом. Смолина раздраженно крутанула ручку газа, чуть не отломав ее. Это она дура? Да как эта малолетка смеет так с ней разговаривать в ее доме! Если бы Анна в детстве хоть раз позволила такое слово в адрес отца или бабы Нины, потом неделю сидеть бы не смогла! А, ну да, она же забыла – она не мать. Она Анна. Дура.

Так, спокойно, Смолина! Как там учила Света? Медленный вдох… выдох… Ленка трудный ребенок, она все детство провела в интернате. Нужно помнить об этом и быть помягче… нужно… Похоже, Анна ночью оставила Тима на кухне, и по ее вещам никто не лазил. Вот же клуша! Но какого черта эта маленькая стерва швырнула Тима?! Еще и дурой назвала! Так, спокойно. Вдох… выдох… вдох… Сейчас нальем чаю и окончательно успокоимся.