Двухэтажный многоквартирный дом на окраине Петрозаводска разительно отличался от всего того, что Анне приходилось видеть раньше. Это была одна из нескольких ветхих построек, судя по всему, еще чуть ли не довоенных времен. Наверняка раньше здесь были какие-нибудь бараки для офицеров, но сейчас дома выглядели не просто обветшалыми, а откровенно аварийными.

Сулажгора был из тех районов, по которым Смолина предпочитала ночью не ходить. Серые панельки, гаражи, исписанные маркером остановки. Дорога шла вдоль окраины района, слева тянулось дикое поле, заросшее бурьяном. В нем, словно облысевшие ели, торчали скелеты высоковольтных вышек.

Оставив машину на обочине, Смолина включила карманный фонарь и осторожно вошла в неосвещенный подъезд. Краска здесь облупилась, да и сам дом как-то скособочился, просев в фундаменте – стены были покрыты трещинами. Нужная квартира была на втором этаже, и Анна удивилась, увидев широкую деревянную лестницу. По всему было похоже, что дом доживал последние годы, и было странно, что здесь кто-то еще живет – в паре окон она еще с улицы заметила свет.

Дом был старинной планировки, и на этаже было всего две квартиры. Нужная Смолиной дверь была самая старая и ободранная. Анна замерла перед ней на несколько секунд, словно не решаясь вторгнуться в чужую жизнь, давно ставшую смертью. Прошлое, до этого лишь эфемерно преследовавшее ее во снах, становилось все более реальным, обретая физические формы. Это пугало, но, с другой стороны, делало видимым, осязаемым. А значит, с этим уже можно было что-то сделать.

Смолина сунула ключ в ржавый замок, и в это время слева от нее раздался скрежет. Анна вздрогнула от неожиданности и выронила ключ. Соседняя дверь открылась, осветив темный коридор.

– Вам что здесь надо? – послышался старческий голос. В дверном проеме Смолина увидела древнюю старушку с мусорным пакетом в руке.

– Я подруга Кати… – растерянно произнесла Анна, шаря руками по пыльному полу в поисках ключа.

– Громче говори, дочка, я глуховата! – проскрипела соседка.

– Я говорю – я к Кате!

– К Катьке-то? Так она не живет здесь уже года, почитай, два! – прошамкала старушка.

– Три. Ее убили, – тихо сказала Анна. Под рукой звякнул ключ.

– Страсти-то какие! – всплеснула руками старушка. – А я‑то и не знала! То-то смотрю – не приходит никто! Думаю, съехали, что ль?

Анна вновь вставила ключ и повернула, но ничего не произошло – он застрял в замочной скважине.

– На себя дерни дверь-то, дочка, – подсказала старушка. – Катька-то всегда с ней тоже колупалась… Вишь, дом старый, ремонт не делали испокон веков…

Анна дернула дверь и с силой вогнала ключ, тут же провернув его вправо. Замок щелкнул, и дверь открылась.

– А что случилось с Катенькой? А как же Машенька, дочка-то?

– Я не знаю, извините… – буркнула Анна и проскользнула внутрь.

– Господи помилуй, жуть-то какая творится… – слышались причитания старушки. – Я‑то вон одна живу, никому не нужна…

Соседка поплелась выносить мусор, и Смолина поспешно прикрыла дверь.

Квартира встретила ее темнотой и запахом пыли и плесени. Анна нашарила выключатель, но он лишь сухо щелкнул – электричество давно отключили за неуплату. Она осветила фонарем прихожую.

Она чувствовала себя словно вор, тайно прокравшийся в чужую жизнь. И если бы не грязный сверток в ночном лесу – она бы не имела права на это. Но та ночь сделала эту трагедию для нее личной.

Смолина огляделась. В тесной прихожей стояло несколько покрытых пылью пар недорогих, но изящных туфель. На крючке, вбитом в стену, висело женское пальто, элегантный зонтик и шляпка. Видимо, Катя при жизни любила наряжаться, хотя денег у нее явно было не много. В углу стояли аккуратные оранжевые резиновые сапожки.