***

Он целеустремлённо шагал по улице обеими ногами, обутыми в резиновые вьетнамки. И шутливо цыкал на собак и кошек. И, притопывая, хлопал себя по коленям. И, широко улыбаясь, говорил встречным девушкам:

– Гы-ы-ы! Оби-бятельна-а! Бу-у-и-им! Ы-ыпа-а-ац-ца-а!

Девушки в ответ ничего особенного не делали, но вели себя по-разному. Одни застывали на месте с разинутыми ртами и глядели на Тормоза как заворожённые, а другие, состроив скромные лица, наотрез отворачивались от него. И тем, и другим, и даже пожилым женщинам, на которых Тормоз не глядел, казалось, что перед ними бессмысленно шевелится человек, не сознающий себя. Но Тормоз сознавал. Оттого, стараясь не спотыкаться на сиюмоментных пустяках, продолжал струиться сквозь незаметное время, точно зверь, крадущийся в ночи сквозь хитроумно искажённые запахи и отражения самого себя в поисках неосторожной добычи.

Он пришёл к одиннадцатиэтажному дому, сверил его номер с тем, который был указан в телефонном справочнике – и, поднявшись на лифте, позвонил в нужную квартиру.

Звонок разбрызгал по лестничной клетке старческий дребезг – настолько противный, что, казалось, был способен поцарапать неподготовленные уши. Но Тормоз не слушал ничего, кроме собственных мыслей, а хозяева, похоже, давно обтерпелись – дверь ему без слов недовольства отворила молодая тонкошеяя женщина с бледными волосами и большими, широко расставленными глазницами, какие бывают у зажившихся на этом свете покойников:

– Вам кого? – удивилась она; и, отступив на шаг, позвала:

– Грыша! Это, должно, до тебя прыйшлы!

– Агы-гы-ы-ыу, – закивал Тормоз, энергично брызгая слюной. – Додибя брийшлы! Сиса дедаем бо-бо! Ха-ха! Бо-бо-бо! Ха-ха-ха-а-а! Бо-бо-бо-бо-бо-хы-хы-хы!

– Вы, молодой человек, не того мне тут, не нахальничайте, не надо придурюваться с порога… – встряхнув скудногабаритной грудью, попыталась по-хозяйски преградить ему путь женщина, опомнившаяся от неожиданного впечатления и теперь желавшая отчётливо продемонстрировать своё недовольство незваным кривоязыким незнакомцем. Она крупнозубо оскалилась и протестующе раздула щёки цвета варёной колбасы:

– А ну-к, не зашагивайте сюдыть с непомытыми ногами! Если очень надо, то дожидайте здесь. Сейчас он сам до вас выйдет!

– Пущай идёть с ногами бестревожно, ему теперя всё дозволено, – неслышным голосом прошелестела из-за спины Тормоза тень старой ведьмы, расплываясь на стене пятном близкого кошмара. И по коридору просквозил ветер предвкушения, поднятый крыльями мстительных загробных ангелов, доселе прятавшихся в скрытом воображении мира.

– Уз-зё м-мождна! – сквозь широкую улыбку повторил Тормоз, стараясь не забыть, что не он себя выдумал, оттого не ему и отвечать за свои поступки, если те кому-нибудь не понравятся.

Он решил более не тратить время и мысли на удовлетворение чужого любопытства, а просто убрал с лица улыбку и зажёг в глазах чёрное пламя оскорблённой невинности. После чего вынул из хозяйственной сумки большой кухонный нож с недавно тупой от рубки курятины режущей кромкой (перед выходом Тормоз не забыл тщательно наточить инструмент). И деловито полоснул супругу добровольного дружинника под кадыком. Несчастная, руководствуясь привычной женской логикой, хотела было нешуточным образом возмутиться и продемонстрировать максимальные возможности своего голоса. Однако вопреки намерению раздражённого ума ничего не успела. Только вытолкнула наружу быстрые струи крови из неудобного прореза и дряблотело рухнула на клетчатый коридорный половик. После чего сделала усталое лицо равнодушного ко всему человека и нерешительно – будто сомневалась в правомерности своего действия – закачала жилистыми ногами, расхристав полы короткого шёлкового халата с рисунком из крупноглазых зайчат и мохноухих медвежат.