На улице стояла кромешная темень, изнутри, из банного помещения, нас не было видно. Зато сцена своеобразного театра «Обнажённые женщины» просматривалась преотлично. Наконец, появилась наша Таисия Алексеевна, демонстрируя во всей красе своё великолепное тело. Мы чинно выстроились у глазка, через который лучше всего была видна моющаяся дама наших сердец, и поочередно наслаждались обозрением, ранее скрытых от нас, таинств красавицы. Скажу по совести: после того порновечера большинство участников банного похода стали смущённо поглядывать на свою классную руководительницу. Наверное, мысленно они невольно начинали раздевать её, и терялись от стыда, каковой охватывает неискушённого девственника при взгляде на обнажённую женщину. Разумеется, выявились и юные циники, откровенно и во всеуслышание обсуждавшие женские прелести Таисии Алексеевны. Надеюсь, что эта, уже просто похабная, болтовня не достигла её ушей.

Как же мы все были ошарашены, когда по школе пронеслась невероятный слух:

– А Самуила-то, когда он был у Таиски-крыски, застукал муж.

Да, да, к ней, не имевшей до сей поры никакого прозвища – достойного не придумали, а недостойное с красавицей не вязалось- теперь прилепилась кличка «Таиска-крыска». Этаким манером отомстили той, которую боготворили. «Боже мой, – кричало в нас оскорблённое чувство, – этот Самуил залез к ней в постель, а когда муж внезапно вернулся домой, любовник выпрыгнул в окно!».

Очень мы жалели, что квартира Таиски-крыски расположена на первом этаже, и Самуил не сломал себе шею. Любовь зла. Однако бравый математик не только ничуть не пострадал, его как-то даже и не очень-то осуждали. Те, кто пользуется успехом у женщин, даже по непроверенным слухам, заслуживает в общественном мнении, разве что, понимание, а то и зависть.

Классным руководителем нашего класса стал физик, полный тёзка моего отца, Иван Дмитриевич Голубев.

Здоровенный мужик, наверное, под метр девяносто ростом, добродушный, улыбчивый, с ладонями, как лопаты, такие обычно приходятся по душе ребятам. Любимцем у нас он не стал, но к нему тянулись, особенно мальчишки. Свой предмет он знал, думаю, прескверно, и преподавал его формально, беспрестанно заглядывая в учебник. Излагал, а точнее, зачитывал по книжке законы и положения физической науки. Спрашивал не слишком придирчиво. С гордостью сообщил нам, что он слесарь высшего, 7-го разряда, а это – равняется должности мастера, и неоднократно повторял сие к случаю и без повода.

Физике он нас не обучил. Благодаря его начётническому преподаванию и собственному разгильдяйству я сумел блистательно провалить экзамен по физике при поступлении в Московский Пушно-меховой институт. Зато Голубев, заперевшись с нами в физическом кабинете, научил великому умению пить спирт, не запивая водой.

Русский язык и литературу вела пожилая дама в седеньких букольках, так, наверное, выглядели педагоги гимназий в царское время. Очень интеллигентная мадам, обращавшаяся даже к соплюшкам из младших классов на «Вы». Она обладала шикарными, на наш взгляд, фамилией, именем и отчеством – Ватковская Римма Вениаминовна. Она была старенькая, головка у неё заметно подрагивала. А слабеющее зрение заставило при проверке наших тетрадок и дневников пользоваться мощной лупой. Мы её любили за то, что она прививала уважение, понимание и интерес к русской литературе. Слушали, затаив дыхание. Но почему-то она очень скоро покинула нашу школу.

Вспомнить её мне довелось спустя несколько лет после окончания школы, когда я работал некоторое время в газете «Калининградский комсомолец». Вёл там, помимо всего прочего, поэтический раздел: самоуверенно отбирал стихи для публикации, выступал с критическими обзорами почты. И вот, разбирая ворох очередных «поэтических» посланий, натыкаюсь на такое. Пишет, мол, вам старая учительница русского языка и литературы. Мы с моей сестрой предлагаем Вам вместо самодельных, не очень-то складных стишков, которые помещаете в газете, печатать стихи русских замечательных поэтов: Тютчева, Фета, Майкова… Они сейчас, дескать, малоизвестны, но достойны внимания и любви подрастающего поколения. Развеселило меня это странное предложение, написал я старой учительнице, что означенных поэтов можно почитать в библиотеке, а газета печатает исключительно оригинальные, ещё не опубликованные произведения современников. Такие элементарные вещи должен, по идее, знать педагог, преподававший литературу. И не удержался, прибавил ехидно, что учительнице русского языка негоже допускать грамматические ошибки, указав на парочку описок в её письме. Взял конверт, чтобы вписать адрес, да и споткнулся на подписи автора письма – Ватковская Р. В. Боже ты мой, в редакцию обращалась та самая Римма Вениаминовна, мой любимый педагог. И я ей чуть не послал высокомерно поучающий, да, просто получился бы хамский ответ. Теперь-то он мне виделся в истинном свете. Послание своё я порвал, и попросил ответить заслуженной учительнице заведующего отделом культуры и быта Толю Дарьялова. Он был мастак на всяческие отписки.