Это был солнечный день. Бабушка открывала окна на террасе, сворачивала одеяла и потому даже не заметила, как я вернулась из детского сада. Еще на входе, разуваясь, я ощутила, что атмосфера в доме изменилась. Дверь в главную спальню, которая находилась рядом со входом, была плотно закрыта. Бабушка и дедушка всегда чувствовали себя тесно в закрытых помещениях, так что двери в их доме постоянно были открыты настежь. Даже когда к ним приходили гости, спальня оставалась полуоткрытой. Когда кто-то из родственников ночевал у них и закрывал двери спальни, дедушка с бабушкой всегда приоткрывали их снова. То же самое было и после смерти дедушки. Не снимая сумки с плеч, я направилась прямо к двери спальни и медленно повернула ручку медного цвета. Я уловила запах нагретого солнечным светом воздуха. И тут я встретилась взглядом с дедушкой на той самой портретной фотографии, которая вдруг стала мне такой незнакомой, хотя не прошло и суток с тех пор, как бабушка убрала ее.

На лице деда я увидела гнев, которого мне всегда не хватало. Это было мгновение. Я была так сильно напугана, будто столкнулась со зверем, который собирался меня укусить, и выбежала, захлопнув дверь. Бабушка, услышав грохот, подлетела ко мне и тут же обняла. Мне было страшно, и я просто разрыдалась. И только успокоившись, пока бабушка поглаживала меня по спине, я поняла, что она тоже молча плакала.

Мы даже близко не подходили к спальне, пока вечером за мной не приехал папа и не убрал тот портрет. Дожидаясь отца, я сидела в гостиной, прижавшись спиной к дивану, и смотрела на дверь спальни, будто бы стоя на страже. Бабушка объясняла мне, что мертвецы теряют привязанность к живым людям. Она говорила, что дедушка проявляет заботу таким образом, потому что живые должны жить дальше. Возможно, она всего лишь старалась убедить и себя, и меня в том, что страх, который мы испытываем, это забота деда. Но этот страх не утихал, он только рос с наступлением темноты. Мы не оставляли друг друга, даже когда просто передвигались по дому, словно оберегая. Странно, что мы ощущали это одновременно, но бабушка объясняла все тем, что подобные чувства точно не воля мертвого человека. Живые люди обязаны отпускать тех, кто умер, на нас лежит ответственность пережить страх перед тем, чего не существует в этом мире, чтобы не чувствовать боли и тоски.

Я подошла к спальне К. Что касается его самого… Я не могла с уверенностью сказать, что среди бессчетного количества эмоций, что я пережила за те пятнадцать лет, находясь рядом с ним, не было и намека на привязанность. Но нельзя и утверждать, что тот яростный страх, с которым мне пришлось столкнуться, когда я почувствовала, что К. мертв, был сродни тому, что я испытывала, когда уходил дедушка. Темнота пустой книжной полки, которая в тот миг будто заменяла портрет деда, была куда более жестокой и агрессивной. Этот темный квадрат был похож на К., на то, что творилось внутри него, на то, что я отчаянно пыталась разглядеть, пока была с ним.

Я знала, что нельзя ничего ожидать, но произошло то, чего я никак не могла себе даже представить. Когда я открыла дверь, спальня, которая обычно была погружена во тьму из-за плотных штор, была залита светом. Одна из штор, что закрывала небольшое окно, была широко распахнута. Солнечный свет, что лился из узкого окна, проникал в каждую щель спальни, грозя лишить К. даже тени в его карманах. В комнате размером чуть больше шести квадратных метров были только кровать, достаточно большая для одного человека, небольшой шкаф и старый трехъярусный комод. Мое сердце забилось чаще. К., как обычно, спал, прикрывшись одеялом, аккуратно сложив руки на груди. Свет из окна, залитого дождем, был достаточно ярким, а в воздухе плавали пылинки. Пыль слетала с моих губ, но у носа К. она тихонько оседала. Его выражение лица было таким, будто он одновременно и улыбался, и плакал, злился, но оставался при этом спокоен. Конечно, правильнее было бы сказать, что его лицо не выражало ничего. Всегда естественно румяная кожа теперь выглядела бледной. Может, дело было в солнечном свете, но в глубоких морщинах около его носа не было и тени. И в этот момент я представила его лицо, которое, казалось, уже и забыла, и оно вновь исчезло из моих воспоминаний так же мягко, как и появилось.