– Слышишь ли ты меня?!

Ветви елей над головой в вязаной шапочке шумят и скрипят, осыпая ее хлопьями снега. Сквозь свист зимнего ветра голос, как в детской сказке, напрочь теперь забытой, ей чудится чей-то знакомый голос, и хотя надежды почти не осталось, кажется, он все-таки отвечает, ворочаясь там, у себя, в новом жилище, под землей и сугробами.

И тогда она без слов понимает его, склонившего над ней сверху мохнатые брови. Ее рука застывает словно в бесформенном пионерском салюте, держась ладонью за лоб, пульсирующий и горячий, в голове, отдаваясь звоном, звучат команды и несутся первые указания, и план возмездия неверному жениху и его новой пассии складывается сам собой, как по мановению волшебной палочки, и Люда сидит в сугробе над засыпанной снегом могилой, счастливая и довольная.

Большая жизнь впереди.

С самого детства Азамат мечтал попасть в большой город. Село, где он жил, лежало в отрогах снеговых, с вечными ледовыми шапками гор, напоминавшими папахи седых пастухов, в долине, куда вели всего две дороги, и обе в другие деревни. Той, что шла выше, он никогда не пользовался, если только не приходилось вместе с дедом искать сбежавших овец, там жили нехорошие люди, враждовавшие издавна с их огромной семьей, а по той, что спускалась вниз, часто бегал к друзьям и соседям, там же была его школа, а за тем селом лежало еще село, а за ним и другие, словом, даже до маленького городка Азамат так и не смог добраться все детство.

В его мечтах город всегда был огромным и вырастал до небес, словно далекие снежные пики, поглядеть на которые он с ребятами ходил по верхней дороге в хорошие дни. Они были седые и строгие, словно его дед Азиз, и возвышались в далеком тумане, как грозные часовые, маня сладкой иллюзией, что до них можно легко дойти за день или два. Но это было не так, и взрослые, боясь за своих ребятишек, каждый раз объясняли им, насколько они ошибались, показывая старую карту геологических изысканий с выцветшим штампом «Секретно», выкраденную из лаборатории, где были нанесены все четкие координаты и расстояния местности. По ночам, пугая их перед сном, рассказывали истории про ребят, которые пробовали когда-то дойти туда сами и не вернулись, называли даже фамилии, их Азамат не слыхал никогда.

Впрочем, он знал, что горы опасны и таят в себе зло. Еще давно, когда мальчику было лет пять, отец Азамата упал в большую расщелину и так повредил себе ногу, что больше не смог работать геологом, искавшим в горах руду, никель и марганец, и прочие редкие минералы. Он загрустил и запил, и даже дед Азиз не мог ничего с ним поделать. Теперь семья занималась разведением коз и овец, у деда давно была большая отара, и с ранней весны он гонял ее с помощью Азамата по лежавшим выше лугам, ссорясь с другими владельцами живности и местным начальством. В ссорах активно участвовала и баба Зарема, как называл Азамат свою бабушку, она приходила на помощь деду в самый опасный момент и брала ситуацию в свои руки, и от противника только перья летели, как любил потом говаривать дед. Да и неудивительно, бабушка всегда была важной птицей, она уже сорок лет работала в школе учительницей русского языка и литературы и знала, кому что сказать.

По горам за отарой и в магазины дедушка ездил на мотоцикле и неизменно брал Азамата с собой. Он любил эту диковинную машину, сверкавшую хромированными частями, фыркавшую бензином и угрюмо рычащую на обгоне и скачке по бездорожью, как дикий зверь, мощно несущий по кочкам своих седоков, и все свободное время проводил с дедом в сарае, где тот разбирал, чистил и смазывал детали железной лошади, как старик ее называл. Мотоцикл подарил деду дядя Анзор, брат матери Азамата, приехав однажды откуда-то с самого низу, из города, как сам он говорил постоянно за большим семейным столом. Мать Азамата Манана не могла наглядеться на брата, бывшего редким гостем в семье. Рассказывали, что он был еще более важной птицей, чем баба Зарема, и занимал где-то большие посты, но Азамат так и не смог это выяснить, и очень гордился дядей перед всеми мальчишками. Дядя ходил по селу важный, надутый, и шикарно одетый для этих мест, в кожаном пиджаке «Армани», джинсах «Ливайс», и с часами «Ролекс» на запястье правой руки, которые демонстрировал всякий раз, здороваясь с односельчанами, подавая им для пожатия кончики пальцев, как всякий солидный мужчина, и подкручивал густые усы, в которых блестела уже седина. Местное начальство в лице председателя и двух депутатов тоже заглядывало к нему, вежливо кланяясь и справляясь о здоровье жены и детей, которых у него по какой-то причине не было, и заодно притаскивая с собой скромно переминающихся за спинами ходоков и просителей по всяким мелким делам, и дядя солидно им представлялся: