– Я, может, и старый, но не настолько. Я запомню.

– А то я и написать могу, смотри.

Он улыбнулся ей, покачал головой.

– Ты иногда так похожа на мать.

Мёрси знала, что из уст отца это высочайшая похвала. Она поцеловала его почти совсем седые кудри и принялась загибать пальцы, повторяя список дел.

– Кедр. Лиственница. Соль. Урны. И еще ключей не забудь заказать.

Папа отсалютовал ей, но этот жест как-то не успокаивал.

С этим Мёрси ушла из кабинета. Хотела было направиться в лодочную мастерскую, но услышала знакомый стук в дверь – когти Горацио щелкали по дереву.

– Я открою! – крикнула она отцу и пошла в контору, чтобы впустить нимкилима. Филин стоял на придверном коврике, как и обычно по утрам, шесть дней в неделю; поверх белых перьев он нарядился в изумрудный жилет на редкость щеголеватого вида и шелковые брюки – такой наряд выглядел не к месту в пыльных приграничных городках вроде Итернити.

– А, мисс Бердсолл, доброе утро, – ухнул Горацио таким тоном, который подразумевал: «Когда-то я был посланником Старых Богов, а ты все равно заставила меня ждать на безвкусном коврике». Но такое винтажное высокомерие казалось Мёрси даже милым, так что она, как обычно, широко улыбнулась ему, и он, как всегда, отмерил внутрь три шага своими голыми птичьими лапами. Достал из мягкой кожаной почтальонской сумки – выбранной с большим вкусом – тонкую стопку писем и вручил ее Мёрси.

– Должен признать, мне нравится современный стиль, на который вы перешли. Ни разу не видел, чтобы кому-нибудь шел комбинезон, однако вам идет.

Мёрси просияла. Комплимент от Горацио, даже такой снисходительный, – это повод для праздника. Коллекция ее любимых платьев собирала пыль в шкафу в спальне вот уже полгода, но она выяснила, что комбинезоны тоже способны выглядеть модно, а не только удобно.

– Спасибо, – ответила она, поправляя шарф с цветочным узором, которым повязывала волосы, забрала со стойки извещения о смерти, накопившиеся за день, и отдала их филину. Потом выудила из чашки за стойкой монетку и тоже вручила ему. Горацио принюхался к серебряной монете, держа ее перьями крыла, и собрался распрощаться, когда Мёрси взяла из стопки сложенный лист бумаги.

– Горацио, тут какая-то ошибка. На этом письме не написано «Бердсолл и сын».

– Ошибка? Едва ли. – Горацио потянул за цепочку на шее, и из-под жилета показались очки. Кончиками перьев одного крыла он нацепил их на клюв, а другим потянулся за бумагой. Рассмотрел пустую четвертинку листа так, будто на ней что-то было написано. И снова вернул ей письмо. –  Как я и говорил, это вам.

Мёрси взяла записку и озадаченно посмотрела на нее.

– Но… адреса нет.

– Есть.

– Где?

Горацио небрежно махнул крылом на бумажку в ее руке.

– Все равно не вижу.

– То, что люди не способны разглядеть адрес, еще не значит, что его там нет, моя дорогая. Следует уточнить, что это послание не адресовано «Бердсоллу и сыну». Оно написано вам лично.

– Мне? – По спине пробежали мурашки. Не по делу ей писала только сестра, Лилиан, которая порой ухитрялась находить на редкость сомнительные открытки. – От кого?

– Боже, да откуда же мне знать?

– Ну а откуда вы знаете, что оно мне?

Горацио смешливо ухнул.

– Дорогуша, я только адреса читать способен. Знаете, вся эта утомительная чепуха про защиту личных данных. А я вам скажу, это большое упущение, потому что я бы много писем желал прочесть перед доставкой. У вас еще остались вопросы?

– Я…

– Замечательно. Бывайте!

– До свидания, – машинально откликнулась Мёрси. Перевернула табличку на входной двери на «Открыто» и озадаченно уставилась на бумажку в руке. Услышала, как за спиной скрипнула несмазанная дверь кухоньки и обернулась как раз вовремя, чтобы узреть, как папа пытается улизнуть в кабинет с кружкой горячего кофе.