Прошел месяц. Алекс сидел на траве, прислонившись спиной к большой раскидистой липе, и невидящим взглядом смотрел перед собой на маленький серый камень… дата рождения, дата смерти, букет полевых цветов, видимо, старшая Мия принесла из долины. На улице все еще шумел этот долгий бесконечный июнь. Вокруг росла ярко зеленая трава, легкий теплый ветерок шевелил свежие листья на деревьях, множество разных цветов тянули свои бутоны к солнцу, а над головой сияло летнее голубое небо. Все это выглядело какой-то издевкой. Когда весь мир жил и радовался в полную силу, его потеря воспринималась еще острее. Ну не может она умереть, когда вокруг все такое живое, яркое, цветущее.

Месяц после похорон Алекс не запомнил и вообще жил не сейчас, не этим днем. Он словно застрял в прошлом, бесконечно проживая разные периоды жизни. Когда шел мимо главной площади, то попадал в снежный декабрь. Прямо в центре города росла большая ель, и к Рождеству ее украшали разноцветными гирляндами и шарами. Вокруг располагался рынок, маленькие, словно игрушечные, домики, укрытые снежными шапками, уютно светились в темноте, горожане покупали там сувениры, глинтвейн и яблоки в красной глазури. Из кафе доносились запахи выпечки с корицей. Рядом с Алексом шла румяная Ана, Мия с яблоком на палке и сын Майк, больше похожий на снежный сугроб, они все тогда здорово извалялись в снегу. Сначала водили хоровод вокруг елки с другими жителями, потом играли в снежки, толкали друг друга на пустынной улице прямо в высокие снежные сугробы. Алекс, естественно, поддавался, когда они все втроем валили его в снег… пришли домой совершенно мокрые. Потом наваливалась жестокая реальность – на елке исчезали огни, площадь выглядела безжизненной, и самое тяжелое, что приходилось одному возвращаться в опустевший дом. Когда Алекс открывал калитку и заходил в цветущий сад, то опять проваливался в прошлое, в тот день, когда взорвал Арктику и усталый возвращался на планету Мо в дом Димитриса. Ана сидела на ступеньках деревянной веранды, обхватив колени руками, и ждала его. Алекс до сих пор помнил ее взгляд, кажется, она даже плакала. Помнил, как они вечером остались вдвоем, ее тонкий силуэт на фоне сумеречного окна, шум воды… как он осторожно ее целовал, боясь, что она снова его оттолкнет. Она не оттолкнула. И всю ночь потом до последней минуты он тоже хорошо помнил, она принадлежала только ему без всяких дурацких энергетиков К-18.

Иногда Алексу становилось совсем невыносимо, он не мог находиться дома и приходил на кладбище, сидел вот так напротив могилы, смотрел в пустоту. Один раз даже плакал, первый раз в жизни, правда, легче от этого не стало. Предусмотрительный Димитрис попрятал все оружие в доме, странный поступок, учитывая, что можно выйти за прозрачный купол, закрывающий город, без маски, уйти куда-нибудь далеко в лес и там тихо отбросить тапки от перенасыщения кислородом.

Однажды Алекс сорвался. Ему казалось, что Ана дома, он слышит ее голос то в детской, то в саду, он метался по комнатам, но нигде ее не находил. Тогда он не выдержал и решительным шагом пошел к воротам за пределы купола с четким намерением уйти без маски подальше в горы. По дороге сломать браслет, чтобы его тело не нашли – еще одни дурацкие похороны семье ни к чему.

– Я не знаю, как без тебя. Не могу больше, – повторял он снова и снова, направляясь в горы.

Уже по дороге к реке его догнал маленький Майк, схватил за руку и пошел рядом, как в обычные дни, когда они гуляли вдвоем в зеленой долине. Потом сын тихо сказал:

– Папа, не уходи без меня.