Каждый раз, когда мне казалось, что я готов сдаться, я получал еще одну безнадежную просьбу от одного из бывших иракских коллег, и начинал стыдиться своей слабости. Однако правда была в том, что у меня действительно заканчивались силы. После несчастного случая я не мог просто так взять и заснуть, так что выстраивал в бесконечную очередь самые скучные сериалы, которые только мог найти на Нетфликсе. Каждое утро я просыпался навстречу новой волне просьб о помощи.

Внезапно, некоторое облегчение мне начала приносить рыбалка. На реке не было ни звонков журналистам, ни поиска спонсоров, только течение и насекомые, да играющая форель, которую надо было ловить. Даже время текло не так, как всегда: пять часов пролетало за пять минут. Закрывая глаза после дня, проведенного в болотных сапогах, я видел лишь неясные очертания рыбы, сонно плещущейся где-то вверху на реке, и проваливался в глубокий сон.

В один из подобных побегов от реальности меня занесло к горному потоку на севере Нью-Мексико. Запрыгнув в свой потрепанный кабриолет, я отправился из Бостона в Таос, писать книгу о пережитом в Ираке. Я рассчитывал остановиться в небольшом квартале, где обычно жили всякие творческие люди. В первый же день у меня начался писательский ступор. У меня не было заключено никаких договоров на книгу, я никогда ничего не писал, а мой сомнамбулический литературный агент оставлял без ответа все мои панические просьбы что-нибудь объяснить. Список беженцев, между тем, все рос. Мне недавно исполнился тридцать один год, я не понимал, какого черта я делаю в Таосе, и еще меньше, – что я вообще должен делать. Когда стресс стал зашкаливать, я отправился на поиски того, кто смог бы показать мне окрестные реки.

Со Спенсером я встретился на рассвете, на заправке у выезда с шоссе 522. Он стоял, опираясь на свой внедорожник марки «Toyota 4Runner», с бампера которого сквозь грязь едва проглядывал стикер с Большим Лебовски «Мужик, только не на ковер!».

Спенсеру было около сорока, и он носил короткую стрижку и длинные бакенбарды. У него оказался заразительный смех, и, как это обычно бывает с хорошими гидами, с ним было очень легко общаться. Мы мгновенно нашли общий язык. Пока мы рыбачили, он научил меня нескольким приемам и долго рассуждал про цикл жизни местных насекомых. Не было ни одного камня, птицы или жука, которых этот скаут-орел[3] не мог бы назвать. Казалось, он лично знаком с каждой здешней форелью. «В прошлом месяце я уже ловил эту заразу на ту же самую удочку, не могу поверить, что она снова клюнула!»

Неудачным броском я запутал леску вместе с искусственной мушкой в кустах можжевельника, растущего по берегам реки, и содрогнулся. Нахлыстовые мушки для ловли форели, – эти небольшие кусочки лосиной шерсти и кроличьего меха, вместе с плюмажем из петушиных перьев обернутые вокруг крохотного крючка – уже обошлись мне в целое состояние. Они должны были изображать разных насекомых, чтобы обмануть рыбу и заставить ее заглотить наживку.

Спенсер только лишь рассмеялся. «Закидывай мои. Вот, все эти я сделал сам». Он раскрыл выдвижной ящичек, и перед моими глазами предстали сотни поплавков, спиннеров, стримеров, нимф, эмеджеров, стимуляторов и сухих мушек[4]. Там были и черви Санхуан, разрисованные в индейском стиле, и яйца насекомых, покрашенные под кристаллы метамфетамина из сериала «Во все тяжкие». Спенсер варьировал цвет ниток и размеры крючков, чтобы мушки получались похожими на насекомых, обитающих у различных ручьев и рек, в которых он ловил рыбу. Мушки для ловли в мае отличались от августовских.