Встревоженная предложением, девушка затараторила:

– Нет-нет, мне бы в тихое, очень тихое место, желательно домой. Я не готова куда-либо идти.

– Но это тихое, – и пародируя ее, он важно добавил: – очень тихое место.

– И где же оно? – полюбопытствовала Агнесса, сощуривая в недоверии глаза.

– Недалеко. – Миша не понимал, что смешит его больше: выразительная мимика ее лица или внезапно вернувшаяся нелюдимость. – Ты ведь не боишься высоты?

Она боялась высоты, но не призналась в этом – любопытство оказалось сильнее страха.

***

– Мы жили здесь с семьей, когда я был маленьким, – объяснил Миша, пока они этаж за этажом преодолевали бесконечные ступеньки лестничной площадки. Мужчина, впустивший их в подъезд, недовольно что-то буркнул и скрылся за одной из дверей третьего этажа. – Чердак постоянно становился пристанищем для моих детских игр. – Он с довольным видом показал на открытый люк: – Я прихожу сюда время от времени

Пыль на чердаке мерцала в лучах закатного солнца. Агнесса следовала за Мишей неторопливо, сомневаясь в правильности принятого решения. Сомнения перестали одолевать ее лишь тогда, когда Миша выбрался через старое окно и присел на маленький участок крыши, огороженный металлическим ржавым заборчиком. Она осторожно присела рядом.

Перед ней раскинулась длинная, шумная улица: кричали пролетающие чайки, хлопались двери, проносились машины, говорили и смеялись люди, играли на саксофонах уличные музыканты. Но, наполненный неисчисляемым количеством звуков и движения, мир оставался спокойным и безмятежным: старые уютные многоэтажки утопали в розовато-персиковых тонах заката.

– Бывают дни, когда ко мне закрадывается убеждение, что я знаю этот город от и до, – шепнула Агнесса. – Но каждый раз оказывается, что это не так, и город снова поражает меня своей красотой и величием.

– В октябре вид станет еще волшебнее. Всё вокруг пожелтеет, и листья будут кружить от каждого дуновения ветра. Дома вдруг сменят настроение, став меланхолично-мрачными, а небо будет постоянно хмурым. Таинственная картина. Мне всегда нравилась осень.

Ему нравилась осень, потому что она навивала воспоминания о старой дружбе с Инной. Как часто они искали красно-желтые листья и сравнивали их с цветом ее волос. Как часто они выбирались гулять в дождливые мрачные дни в одинаковых неказистых пальто, однажды купленных ими без спроса родителей, и пили слишком сладкий горячий шоколад, чтобы согреться. Как часто! Нет, он любил Инну, и именно Инне нравилась осень и красно-желтые листья, старое пальто и горячий шоколад, и серая таинственность мира.

Было что-то неправильное в том, что он так и не смог привести Инну в это место, но привел почти незнакомую девушку. Инна бы восхитилась видом, но вскоре бы совершенно перестала его замечать, начиная, по своей излюбленной привычке, рассуждать над какой-нибудь животрепещущей темой. А он бы забыл про вид, слушая ее и любуясь ей.

Но разве мог он упускать жизнь в ожидании ее благосклонности?

Миша украдкой взглянул на Агнессу. Она затихла, пытаясь запомнить каждую частичку увиденного: арки над окнами, колонны на балконах, золотые купала церкви и мерцание вывесок. Казалось, она не нарушила молчаливого созерцания ни единым вздохом. Но и ее радость омрачилась внезапной мыслью. Она вынула из кармана телефон и написала короткое, но необходимое сообщение, понимая, какой тяжелой будет следующая встреча в университете. Но и это пройдет, как проходит все на свете. Он ответил скоро, слишком скоро, словно ждал сообщения, он все понимал и не требовал объяснений.

– Взбодрись, – Миша слегка толкнул Агнессу в плечо.