– А, старина каббалистический дуб! – Директриса внимательно разглядывала надпись. – Вместо желудей плодоносит изречениями.

– Отец любил срывать по утрам пару-тройку свежих афоризмов и зачитывать их за завтраком, – отозвалась Гадалова. – Но мы не столь сведущи в древних языках. Что здесь написано?

– «Нельзя идти по пути. Путем надо стать». Что-то вроде этого, – удовлетворила ее любопытство сестра Прага. – Думаю, ваш древесный друг скоро начнет вещать на русском. В нем нет ни малейшего снобизма, поверьте. Просто еще не подстроился под новых жильцов.

Вообще, подчас казалось, что для обитателей этого пространства не было ничего, что бы они не могли объяснить или истолковать. Александра поняла это, когда пришла однажды с урока математики, который длился весь день, и в изнеможении опустилась в кресло.

– Что вы там такое делали, дрова пилили, что ли? – спросила Магда, перестав жужжать швейной машинкой.

– Хуже, – сказала Александра, расшнуровывая ботинки (она ходила в обуви по ковру, если госпожи Патронессы не было дома), – мы доказали квадратуру круга.

Магдалина ухмыльнулась, и монотонный стрекот возобновился.

Ровно сто два шага требовалось отсчитать от часовни, в которой, опираясь на щит с геральдической лилией, стояла мадонна Приближение Света, – и вы оказывались в довольно густом лесу, где траурные ели живописно перемешивались с золотыми осинами. Днем сюда ходило множество горожан, причем цели визитов имели различный характер: прагматичные граждане собирали грибы и калину, а романтично настроенные искали перья ангелов. Этот участок леса был наиболее урожайным на серафические сувениры – за всю историю города здесь нашли около четырех десятков перьев. Ангелы-основатели очень плохо переносили земные условия, что отразилось прежде всего на состоянии их крыльев, безбожно линявших. Дивные перья в алмазных и жемчужных росинках, лучащиеся в темноте переливчатым светом, в изобилии сыпались на лесные дорожки, по которым бродили посланцы небес, отдыхая от человеческого общества.

Помимо примечательного прошлого, у этого леса имелось еще предостаточно секретов. Взять хотя бы поляну, затерянную в непролазной чаще, озаренную пляшущим светом фонарей, на которой в поздний вечерний час собрались семь человек, пожертвовавших уютом и покоем своих спален ради каких-то неизвестных, но, судя по всему, исключительно важных целей.

Они долго брели по тропинке, освещаемой вороватой лиловой луной и окруженной стенами тревожной ночной тишины. Никто не проронил ни слова, только одна из девушек слегка вскрикнула, зацепившись плащом за колючий куст боярышника.

Их было шестеро: седьмой пришел на поляну двумя часами раньше, чтобы подготовить ее к таинственному собранию – развести костер, зажечь фонари, разложить на скамье ящики и шкатулки с непонятным инвентарем.

Добравшись до места назначения, все столпились возле огня, протягивая к нему озябшие пальцы. По-прежнему никто не произносил ни слова: казалось кощунством нарушить торжественное молчание осеннего леса, взиравшего пустыми глазницами темноты на собравшихся.

Когда все отогрелись, тот, кто пришел заранее, сделал рукой распорядительный жест, и четверо из шести выстроились в шеренгу. Мужчина раскрыл резной ларец, стоявший на скамье, и извлек оттуда пригоршню свежих осенних листьев. Подойдя к ближайшему от него человеку, он прикрепил булавкой к его куртке красный листок.

– Приветствую тебя, брат Белый Орешник, – сказал он вполголоса.

Эта странная процедура повторилась еще три раза, не затронув только двух дам, стоявших в сторонке. Это были Александра и Магдалина, обе закутанные в темные плащи с капюшонами, которые они надвинули пониже, пробираясь по спящим улицам города, чтобы какой-нибудь случайный прохожий не опознал их ненароком.