Цель была от моста в селе и от сельского стадиона, как явил счётчик, в трёх километрах.

Прежде чем съехать с квази-дороги, Макс сказал, что, начнись дождь, снизу не вылезут, джип ведь всё же не танк. Хо вспомнил, что на неделю метео обещало сухо и ясно. Солнце палило.

Тронули в полный трав ров.

Макс бросил: – Краску сдеру…

– Захлюздил? – встрял деревенский. – В августе бы содрал, кент. Там всё дубеет. А тут июль, слышь. Ехай не хлюзди!

Лена вдруг фыркнула, продолжая сидеть лишь в стрингах и в узком лифчике после речки: – Ты же в России! Это ведь Родина! Она что, меньше краски? Краску жалеешь? Родину нет?

Вздев голову, Макс ощерился. Джип скатился.

Травы до стёкол… Пчёлы… букашки… листья обвисли… Дима, с усилием отведя дверь, встал на пороге. Зной одурманил. Он взглянул на отжатую дверью зелень.

– Слева… – рыгнул гид. – Там есть изба, слышь… Звать Ведьмин Кут… Мля, вломно… Чё, остаётесь? Или боитись?

Двигатель замер, но все молчали. Глушь подавляла. Травы, хоть и цвели, – томили. Всем было страшно в их чадный хаос, – всем, вероятно, кроме спокойного с виду Власа.

– Нравиццо? – Лена ляпнула, но чуть зло, раздражённо.

Дима вник, отчего винят женщин в разных грехах. Вот Лена: их провоцирует, хотя все здесь – из-за неё, блин! В действиях и в словах, наговоренных и предпринятых на далёкой теперь уж трассе, тайный мотив – быть с нею. Он, кстати, сам ведь начал в той мысли, что с ней расстанется и она в Москве будет с Максом. Вспомнив идиллию двух влюблённых на море, он отрицал её низвержением «штампов» отдыха. Перешли на Россию, что выражает «глушь». Все решились в глушь.

Он лично – чтобы быть с Леной.

Макс — чтобы спать с ней в сердце России.

Влас и Хо не таскались за Леной, если уж честно… Но Дима чувствовал, что не будь с ними Лены, не было б и поездки в глушь. Ведь не зря Влас и Хо уступили. Главный же довод – что и сейчас, при всех тревогах, он хочет Лену, думая, как сидит она, почти голая, сзади, сдобная и манящая… Сходно Хо её хочет, если мужчина, Влас её хочет, хоть притворяется, что, мол, по фиг. И паренёк трогал лифчик… Женщина виновата. Женщина затемняет мозг, формулировал Дима… – и соглашался быть затемнённым с Леной, чем просветлённым, но без неё зато.

Макс открыл свою дверь.

– Кут. Ведьмин! – выпалил паренёк с хорьковатым лицом и выпил.

– Имя-то от чего?

– От ведьмы. Ведьма жила тут.

– В древности?

– А я знаю?.. Всё, кент. Бывайте… Мне, слышь, пивасика на дорожку… – Вылезши, гид пошёл прочь.

– Чёрт, позабыли, – вспомнил Макс, – провиант купить… В селе есть ларёк? – он окликнул, и гид кивнул ему.

– Съездим, – молвил Макс. – Всё осмотрим да съездим… Стой! – он окликнул вновь. – Подвезём!

Паренёк шёл проходом, сделанным в травах джипом, и не ответил, лишь помахал рукой.

Все сидели, глядя на крышу, стывшую над кустами. Пахло дурманом, пчёлы гудели, травы стесняли джип, осыпаясь пыльцой и блошками. Зной был зол, и хотелось, чтобы машина, сдав назад, выбралась в поле, где посвежее.

– Он не остался… Ты предлагал подвести его, он ушёл, – вёл Дима, двинувши дверцей. – Вдруг дом развален? Я ездил к бабушке, и у них, как пошла ельцилюция, доски в избах, что без хозяев, сняли с полов, свет срезали; всё украли. Здесь то же самое… Он сбежал, чтоб не отняли деньги… В доме — разруха. Надо назад, к селу. Там мы снимем сарай да койки. Здесь всё не то, блин. Чую!

Лена, взяв розовый и гламурный iPhone, сказала: – Связь. Всё в порядке!

Тягость ослабла: цивилизация даже здесь, в глуши.

Спрятав сотовый, на котором играл, Влас бросил:

– Будем сидеть? За дело.

Дверцы открылись.