– С меня довольно! – Он дёрнул за повод коня и отошёл к опушке.
– Гляди! – Мирослав, измазав руки кровью, вытащил из-под крупа лошади длинную саблю с изузоренным травами эфесом. – Добрая. А вон и ножны к ней. Верно, воеводы какого. Ты, Варлаам, верно, узрел тож: много рыцарей немецких в войске у Болеслава. Вон валяется один, в чёрных латах. Захватить бы такого. Потом выкуп пускай платит. Нет, чёрт, мёртвый. Стрелою прямь в глаз. Ну-ка, а ентот. – Он пошевелил ногой лежащего воина в тяжёлых доспехах. – Тоже мертвяк. Копьё из груди торчит, броню проломило. Эх, невезуха!
– Поехали отсюда! – крикнул ему Варлаам. – Довольно! Вот-вот ляхи воротятся, сами мы с тобою добычей станем.
Они выехали к краю поля и здесь натолкнулись на сидящего на земле воина, который, постанывая и морщась от боли, держался за окровавленное плечо. Судя по дощатому панцирю с вызолоченным узором на пластинах и дорогому алому плащу, во многих местах порванному, ратник был не из простых.
– Вот и добыча наша! – подскочил к нему довольный Мирослав. – Ого! Варлаам! Ты глянь, кто енто!
– Что, узнал мя, ворог! – прохрипел раненый, сверля Мирослава ненавидящими серыми глазами.
– Боярин Григорий Василич! Ближник Шварнов! Ворог князя моего! Ну, что, побил ляхов, собачий сын? – Зло рассмеявшись, Мирослав вытащил из ножен свою саблю.
– И побил бы, кабы ты со своим князем их не упредил! Сволочь! – Боярин, изрыгая ругательства, попытался броситься на конного Мирослава, но тот отскочил в сторону и занёс над ним клинок.
– Молись Богу, падаль! Настал смертный твой час!
Варлаам быстрым движением ухватил Мирослава за запястье.
– Не трогай! Не убивай! Грех это – раненого рубить! И невелика честь, пусть он хоть сам сатана! Отвезём его в Перемышль.
– Он у меня село под Коломыей отобрал с солеварнями! – сквозь зубы процедил Мирослав.
– Не время сейчас разбирать, кто чего отнял. Оружье у него отберём, на коня посадим – и домой! – Варлаам сам себе удивлялся. Как это он, простой отрок, повелевает сыном тысяцкого? Но Мирослав послушно исполнил сказанное.
Привязав пленника толстой верёвкой к коню, он усадил его впереди себя и боднями поторопил скакуна. Быстрым намётом понеслись всадники вдоль шляха.
Вечером они достигли Перемышля. Улучив мгновение, Варлаам шепнул Григорию:
– Помни, боярин, кто тебя от лютой смерти спас.
Григорий Васильевич ожёг его злым, колючим взглядом.
Глава 13
Князь Шварн рыдал от досады на груди у супруги. Альдона, проводя нежной ладонью по его русым волосам, вымученно улыбалась.
– Это ничего, ладо, – успокаивала она мужа. – На Руси говорят: первый блин комом. Ещё не одну битву ты выиграешь. Не один враг падёт от твоего меча.
Шварн, сдержав слёзы, ласково отстранил её и тяжело рухнул в кресло.
В палату с шумом влетела гневная Юрата.
– Всё слёзы проливаешь! – прикрикнула она на сына. – Ишь, нюни распустил! Да что ты за князь?! В монахи тебе впору идти, а не на столе галицком сиживать! Ляхов, и тех осилить не возмог! Сам, как заяц, с поля ратного сиганул, а боярина Григория, верного друга нашего, бросил! Нынче гонец был, из Перемышля. Люди Льва его полонили, выкуп требуют! Лев, Лев! Всюду он, вражина!
Она стиснула в ярости кулаки.
– Не мочно[112] так, матушка, баить. Брат он мне. Крест целовал, – пробормотал Шварн.
Юрата зло расхохоталась.
– Крест целовал?! Да такой, как он, любую роту порушит! Вот что скажу тебе, сын. Лев – самый лютый наш ворог. Лютее татарина, гаже угра! Он на стол твой метит, а ты, стойно баран, блеешь тут: брат, брат! Да хуже волка голодного он! Хворым прикидывается, а сам козни строит, крамолы супротив тебя куёт. Думаю, упредил он Болеслава о походе нашем!