Это очень высоко. Вернее, нет – это не высоко, но очень страшно. Вся сила моего волнения бьётся где-то под ключицей. Я смотрю вниз, на блестящую гладкую поверхность озера, которая тянет к себе магнитом. Спрыгнуть?

Внутри происходит борьба, которая длится минут пять, пока кто-то не кричит:

– Да-ава-а-ай!

Поднимаю глаза и вижу, что неподалёку, на пирсе, свесив ноги, сидят ребята и смотрят на меня, – очевидно, давно уже смотрят. Почему-то от этого «давай!» легче принять решение прыгать. Меня видят, а значит, если что, будет кому вытащить из воды. Ещё немного ёрзаю по шуршащей, нагретой солнцем коре сосны и подаюсь вперёд, уперев ногу в отломанный сосновый сук. Стропа натянута… Рисуя в воздухе дугу, лечу вниз, держась за палку и в нижней точке этого полёта разжимаю окаменевшие пальцы… При этом ору в полный голос так, как, очевидно, кричала при рождении: в полную силу своих лёгких. Пока я лечу, вопль ужаса, усиленный гладью озера, разносится по окрестностям в радиусе нескольких километров. С громким плеском глубоко погружаюсь в бурлящую воду, и даже там, кажется, я продолжаю орать. Вода обрушивается снизу и мгновенно заполняет уши и рот. Вот это мощно! Очень!

Выныриваю, как поплавок на поверхность и кричу уже спокойнее для тех, кто за мной наблюдает:

– Клё-ё-ёво! О-о-о-о!

Это значит, что со мной всё в порядке. Мне что-то кричат, но из-за воды в ушах не понимаю, что. Наверное, что я – молодец. Это похоже на рождение заново.

…Сижу на берегу. Вдоль берега чёрной ленточкой плывёт змея – только голова с бело-жёлтыми пятнами держится над водой: очевидно, ужик. Чёрное тело извивается, двигая голову вперёд. Я тоже вытягиваю шею и встаю, чтобы разглядеть её получше. Змея замечает меня, замирает, а потом, испугавшись, поворачивает назад. Через какое-то время вижу, что она делает большой крюк, огибая меня, и всё равно плывёт своим маршрутом.

В лагере, собравшись небольшой компанией, болтаем про автостоп. Я спрашиваю, а девчонки рассказывают, что иногда они даже танцуют на обочине, привлекая внимание водителей.

Мне в одиночестве не только танцевать, но и в юбку переодеваться страшно, так как юбка – это уязвимость.

Одна из девчонок рассказывает, что, идя стопить, она переодевается как на сцену:

– Я однажды надела соломенную шляпку, платье с шикарнейшей фиолетовой воздушной юбкой и взяла дамскую сумочку. И мне остановил водитель кабриолета!

– Что? – дружно смеёмся мы.

– Да! – радостно кричит она. – И мы поехали на совершенно отпадную вечеринку!

Хохочу и качаю головой, поражаясь её затейливости.

– Водители разные попадаются, – просвещает меня она же. – Один раз водитель увёз нас в какую-то глушь и начал ко мне приставать. Пришлось изображать, что напарник – это мой парень. Было страшно.

Блин, а у меня даже напарника нет.

– Ага, и не стоит садиться в машину с подвыпившими веселыми парнями, – вторит ей другая, и я понимаю, что она говорит уже про свой отрицательный опыт.

– Прежде чем сесть в машину, посмотри водителю в глаза. Водитель может быть без зубов или агрессивно орать, а на деле оказывается добрейшим человеком, – продолжает делиться девочка. – И наоборот, обладатель приятного баритона может оказаться уродом со стажем. Так что главное – это глаза. И если что-то не нравится, то я обычно говорю заранее заготовленную фразу.

– Какую? – я всё внимание.

– Спрашиваю, например, куда он едет и говорю, что мне надо в обратную сторону.

– А я просто дверь машины захлопываю, без всяких объяснений, – говорит другая.

– Да можешь просто спросить, как пройти в библиотеку! – смеётся первая.