– Я восстанавливаюсь после аварии.
Она удивлённо посмотрела на него.
– Руку повредил, – пояснил Макс.
– Оу… выздоравливай, – участливо сказала она и взглянула на соседний столик, за которым Фабио что-то экспрессивно рассказывал Кэндис, давно перейдя на итальянский.
– Она не знает итальянский, но прекрасно понимает его, – Милана улыбнулась. – И Джей всегда понимал русский…
Неожиданно она замолкла и зевнула, прикрыв рот рукой так, что Макс успел оценить все сверкающие кольца, украшавшие её длинные худые пальцы.
– Уже поздно, – сказал он. – Тебя проводить в номер?
Милана улыбнулась и отрицательно покачала головой.
– Благодарю тебя за вечер. Это была очень приятная случайная встреча.
Она встала из-за стола, необычайно элегантная в своём классическом наряде.
– Может, позавтракаем? – предложил Макс, вновь вспомнив сверкающий лифчик.
– Может, – сказала она, но её вежливая улыбка обнуляла все надежды на продолжение общения.
Помахав ему на прощание, она подошла к Кэндис и что-то сказала ей. Кэс кивнула, но осталась с Фабио, а Милана модельной походкой покинула мягко освещенный зал ресторана. Макс долго смотрел ей вслед, вспоминая римский полдень пятилетней давности, когда Милана Смоленская с такой же лёгкостью ушла из его жизни.
Единственный рубеж, на который я делал тогда ставку, была моя мечта. Точно знал, что с ней связано абсолютное счастье. Милана говорила, что я её мечта, её максимум счастья. Максимы у нас по ходу не случилось – ни в отношениях, ни в жизни. Пролетела, видно, максима на скорости мимо…
Пропала из вида, но осталась в сердце, чтобы вновь напомнить о себе и опять ускользнуть. Манящая и недостижимая – она несбыточная мечта, которую я когда-то держал в руках, но которая уже давно пленит другого. Я управляю болидом, но не властен над Миланой.
«Упала звезда – загадай желание». Нет, Милана, к счастью, не упала. А я больше не питаю наивных надежд.
Повезло же этому Джонсу. Чертовски повезло.
Безнадёжно влюблённая, я банкрот собственного безрассудства
5 июня 2013
Саундтрек мыслей: Papa Roach – «Hollywood Whore»
Милана включила свет, наполнив зеркала комнатой, и остановилась перед своим отражением. На бежевом кафельном фоне оно выглядело тусклым и болезненным.
Самой от себя плохо. Серебряным блеском отливает равнодушная поверхность зеркала, близится тихий спокойный рассвет, а меня тошнит. Тошнит от выпитого и от сделанного. Тошнит от собственной слабости и минутной тупости. Тошнит от грядущих неизбежных последствий. Тошнит от прошлого и от настоящего. Вот оно, похмелье осознания.
О чём вообще были последние полгода моей событийной, но такой пустой жизни? Ой, даже больше, чем полгода… На запястье неизменное напоминание: 20.09. Боже, сколько времени прошло – сейчас ведь июнь! А для меня все эти пролетевшие месяцы подобны одному нескончаемо монотонному и мучительно тусклому дню… Брр.
Милана умылась, освежая чистой прохладной водой свою утомленную макияжем кожу, и неожиданно разрыдалась, низко склонившись над изящной белой раковиной.
Нельзя оставлять слёзы – их надо выплакать, иначе они застывают и становятся льдинками. Чем их больше – тем прочнее панцирь, тем сложнее достучаться до ледяного сердца. А чувства всё равно рвутся наружу, но раздеться проще, чем открыться им. Снять одежду намного легче, чем преодолеть завесу надуманных опасений и глупых страхов. Как же противно от самой себя.
В детстве у меня был список непозволительных вещей, в нём значилась потеря лица на людях. Какой же правильной я была тогда и как сильно с годами отступила от своих принципов. Но я не одна танцевала в купальнике, и не одна забралась на сцену. Так мало людей сейчас закрывают лицо от стыда… Бесстыдство – наш порок. Мы позволяем себе так много, а осознаём так мало, даже не задумываемся…