Поёт Вертинского – и мёртвым, и живым –

Его легко услышать, тенор терпко длится…

Мне снится : громко вздёрнулась землица,

Взлетели комья, рухнули на плечи,

Прервали сон, закутанный в шинели,

Кого-то рядом сталью искалечит…

А сосны закружились, зашумели,

И вот уже, я, собственной персоной,

Снюсь вам, в долине полусонной:

Поэт. Один. И ветер с вороньём.

И вы – не знающие – каждым божьим днём –

Зачем, за что такие творческие муки –

За горизонт уводят, путь потерь сулят…

Цветы кладут на памятники внуки,

По осени считавшие цыплят…

Взгляд обгоревший мой бредёт-гудёт вдоль пепла

Сгоревших заживо – улыбок, деревень…

И это только сон? Прохладой, помню, крепла

Ночь многозвёздная, с печами набекрень.

Молчанье – где-то голосами моросило,

Бродило тенью с огоньками папирос,

Бинтом свисало окровавленным с носилок,

Глазами детскими вздымало в ночь вопрос…

Как хорошо, что всё это, наверно,

Лишь только сон, я неудобно лёг,

Уснув над приключением Жюля Верна!

Всё это только сон или пролог

Свершённого грядущего, да нет же,

Не может быть, чтобы реальность так…

Линованные правила сольфеджио

И настежь брошенный, распахнутый чердак,

Сменяли в кинозале стрёкот кадра:

Чапаев в бурке, вдох перехватив,

В грудину скачет… Русская эскадра,

Цусима, в топки сбросивши кардиф,

В пучину поглощает броненосцы,

Цвет русской чести – волглый, волновой;

Белеет чайка, жалобно проносится

Над пьесой Чехова, над спящею Невой…

2.

Я сплю.

Я вижу сон.

Проснусь, быть может,

Когда-нибудь, вернусь в родные дни,

Туда, где солнце, пёс забавно гложет

Обглоданную кость и ребятни

Доносится, и птиц весёлый гомон,

И жизни впереди, хоть отбавляй…

Когда-нибудь проснусь,

а нынче комом

Подходит к горлу –

Тихий Разгуляй,

Краюха города, в котором все уснули,

Нет никого – пустых людей стада

Пасутся, мёдом пахнет мёртвый улей

И косами, зловещая страда,

Последние сбирает урожаи:

Усопшие, уснувшие навек…

Надежды подворотни нарожают…

Вновь прибывшие – очередь калек,

Растянется к иконам без улыбок,

Конца и края нет таким хвостам!

Мой одинокий сон,

к рассвету зыбок

И вскриком тихим должное воздам:

Стареющим секундам, что по кругу

Выгуливает римский циферблат…

Во сне – цветы на грудь – любимой, другу;

Во сне – воображением богат

Мятежный дух,

Проснуться бы, отныне:

В веках иду, блаженным нищим, хохочу,

До слёз, из рук рывком судьбу отнимет

Суровый молодец, я к земскому врачу:

Молю – душа озябшая, больная…

Мне сон бы этот страшный – умертвить!

Вдруг, в пелену молчанья пеленаю

Высокий вскрик и плачущая нить

Вернувшегося клина среди свежи

Притягивает взгляд, и даль близка:

Со вспененным разливом побережий,

С взмывающим раздумьем костерка…

Я сплю во сне,

в котором вьётся песней –

Высоких дум прозрачный хоровод

И пробуждение, и плавность крыл чудесней,

И смерти нет, разлук смертельных наперёд!

Религий нет, нет государств и будней,

Нет миллионов, плоскостью простых!

Я сплю от всех,

всё глубже, беспробудней,

Восходит в жизнь нерукотворный стих…

3.

Среди ходячих истуканов,

Среди «За Родину!» стаканов,

Там, где пьют молча третий тост,

Где разговор о жизни прост,

Мой брезжит сон,

Как ветерок под Вязьмой в Сорок первом,

Насыщен гарью, стонами, бинтом

Охвачен, с перебитым взрывом нервом,

С отложенным до завтра, на потом,

На старость лет: «куда живём все?» вскриком,

Мой сон укрыт шинелью в поле диком.

Витает над уснувшей головой,

Доносит цвет оживший, луговой…

Во сне : летаю на коне на красном, воздымая

Охрипший голос – к Богу, к солнцу дней.

Пью с жаждою пустыни воздух мая,

И нет на свете – преданней, верней –

Порывов к счастью, чем мои исканья двери,

Ведущей в оторопь, в случайность, в смутный ряд

Свободных бликов – мне свечой в ладони верит –