И сердце мое пропадет
и кровь убежит.
Убежит, чтоб отыскать тебя,
любовь моя,
моя красавица.
И найдет,
где б ты ни была.
Le soleil d’hiver
В том саду
тысячи тысячи лет
не скажут ничего нет
о крохотной секунде вечности
когда ты поцеловала меня
когда я поцеловал тебя
утром в лучах зимней зари
в Париже в парке Монсури
в Париже
на Земле
на звезде
под названьем Земля
Le jardin
Какая есть
я такая какая есть
так я сделана
если смеяться хочу
во все горло я хохочу
люблю того кто любит меня сейчас
разве я виновата
что это другой всякий раз?
так я сделана
чего ж вы еще хотите
сверх того что хотите меня?
я сделана удовольствие доставлять
ничего не стоит менять
острый слишком стук моего каблука
моя талия слишком гибка
мои груди слишком туги
вокруг глаз туши круги
что поделаешь
я такая какая есть
кому хочу тому и нравлюсь
что поделаешь
со мной это случилось
да я кого-то любила
да кто-то любил меня
как дети что любят друг друга
просто умеют любить…
не спрашивайте у меня
я чтоб удовольствие доставлять
ничего не надо менять
Je suis comme je suis
«И Бог изгнал Адама…»
И Бог изгнал Адама —
отлупила Божья рука
его тростью из сахарного тростника.
Так получился первый ром.
И удирали напролом
из виноградников Господних
Ева и Адам.
Святая Троица
гналась за ними по пятам.
Но голоса Евы и Адама
детскую считалку пели упрямо:
диво плюс диво – смотри,
будет четыре, а не три.
И Троица, конечно,
отстала, по святому равностороннему
треугольнику рыдая.
Ведь двуугольник грешный
его затмил, сверкая.
Et Dieu chassa Adam a coups de canne a sucre
Бояться не стоит
Добропорядочные граждане, не бойтесь!
Это совсем не опасно.
Мертвые ваши надежно мертвы.
Надежно их сторожат.
Не бойтесь,
вам их не отдадут назад.
Им не спастись бегством —
кладбище охраняется
и вокруг каждой могилы – оградки
из железных прутьев,
как вокруг детской кроватки,
чтобы ребенок не выпал оттуда.
И это не зря.
Вдруг в вечном сне мертвецу
что-то приснится?
Приснится, будто
он жив, а не мертв?
Вдруг он сбросит каменное покрывало,
подкатится к краю,
как из кроватки,
выпадет в жизнь?
Этого еще не хватало!
Могильный ужас!
Все зашатается —
любовь, печаль, наследство.
Но не волнуйтесь,
ваши мертвые к вам не вернутся.
Радуйтесь жизни,
добропорядочные господа —
слезы пролиты раз и навсегда.
Нет, они больше не встанут.
Могилы будут в целости и сохранности,
на месте вазы с хризантемами и скамейки.
Все спокойно.
Берите в руки лейки.
Ничто не помешает вам
в этих работах,
в вашей вечной скорби
на свежем воздухе.
Rien a craindre
Робер Деснос
(1900–1945)
Муравей
Муравей вспугнул ворон —
он огромный был, как слон.
– Так не бывает! Так не бывает!
И в тележке он возил
крокодилов и горилл.
– Так не бывает! Так не бывает!
Говорил он по-французски,
по-немецки и по-русски.
– Так не бывает! Так не бывает!
– Вот еще! Бывает!
La fourmi
Рене де Обальдиа
(1918–2022)
Лучший стих
«Сизая сойка свистела в саду».
Итак, маидети,
это лучший на свете
стих.
Зая, ка, ла, ду.
Сизая сойка свистела в саду.
Конечно, паэт
мог сочинить куплет:
«Крупная сойка сыскала еду».
Но нет!
Настоящий паэт
напишет даже в бреду:
«В небе вечернюю встретив звезду,
Сизая сойка свистела в саду».
Си, со, са перетекают в ду.
Сойку всегда я найду
там, где ее поселил паэт,
что из рутины выпадает всегда,
словно птенец из гнезда.
Слышите силу этих двух строк?
Просто подземный толчок!
Запомните строки эти!
Бальшими станете, маидети,
мериканская будет у вас подруга
и промурзычите ее иностранному уху
лучший на свете стих,
что помнит предков своих:
«Сизая сойка свистела в саду».
Как гласные и согласные обнялись тут!
Словно друг друга на крыльях несут!
Резвое си,
долгое со,
откровенное са
блестят, как на стебле роса!
Но сойка спряталась.