– Там, Ром! – окликнула его Устинья. – В сенцах стоит – я поросёнку болтушку приготовила, снеси ноне.

Ближе к концу мая, в самый Петров пост, кто живёт на Иртыше и кто не дурак ― с утра уже на реке. Идёт стерлядь. Сейчас-то её и можно взять, пока она не встала на жировку в ямы, тогда её, сытую, попробуй, вымани. А теперь только меняй наживку на крючках. Зато уже будет стерлядей впрок солёных, копчёных, маринованных. Да и свежей стерляжьей ухи с блёстками жёлтого жира похлебать. А уж пирог из стерляди ― сочный, мягкий, да без костей, хрящички только так аппетитно на зубах: хруп-хруп, хрясь-хрясь, что ты!

Младший Макаров Роман поднялся, сопя спросонья, почёсываясь, ещё похрапывая на ходу вдогонку, бубня что-то под нос, протопал, покачиваясь в сенцы, хлебнул квасу, зачерпнув ковшом из кадушки, потом, взбодрясь, вышел на крытое крыльцо, подошёл к рукомойнику. Так уж повелось в роду Макаровых, что старших сыновей всех называли Романами. Потому – каждый старший в своём поколении ― Роман Романович. И то сказать ― почти всегда первенцем был мальчик, за редким исключением. И потому, может, много солдат было в роду Макаровых. Дед Романа участвовал в войне 1812 года, а прадед воевал ещё с Суворовым.

Пока Макаров-младший приводил себя в порядок, пил чай со вчерашними шанежками, Макаров-старший сходил в сарайку на краю огорода, ближе к речке, отнёс поросёнку ведро болтушки, подкинул коровам сена, всыпал овса мерину, радостно раздувшему ноздри при виде хозяина, зачерпнул несколько вёдер воды из колодца, влил в специальный жёлоб. Вода разлилась по поилкам.

Он начал утро, зная, что жена и младшие дети будут ломить весь день по хозяйству до нестерпимой боли в пояснице и состояния полной сонливости на вечерней молитве, радуясь отходу ко сну, как избавлению. Слава Богу за всё!

Макаров готовился к рыбалке. Набрал из ведра накопанных загодя дождевых червей, уложил их в деревянный ящик, посыпал влажной испитой чайной гущей, чуть-чуть землицей, прикрыл листиками и травкой ― чтоб солнце не попалило, чтоб червь не «сварился». Набрал на огороде лежней – личинок майского жука, для приманки язя. Взял два лёгких тонких рыбацких багорца, острогу, стальной крюк-карабин для удержания шнура на стремнине, топорик.

– Слышь, тять, – услышал он, когда почти уже все было готово. Младший Макаров вышел на крыльцо. – Я в календарь заглянул – сегодня обретение мощей преподобного Макария Калязинского.

– Дай Бог, – отозвался Макаров старший.

– Наш день, говорю, – пояснил младший Макаров.

– Чтой-то? – не сразу понял старший.

– Так Макария же преподобного… А мы ж Макаровы ― наш день.

– Дай-то Бог…

Перемёты проверяли утречком, но не очень рано, а уж когда солнце поднимется, но стараясь успеть к полудню. Так чтобы прошёл утренний клёв. Надо бы и перед вечерним клёвом проверять ― перед тем, как оставить снасть на ночь, и не столько из-за рыбы, сколько из-за норовистого характера Иртыша, который за сутки наносит столько травы, что она тяжёлой гирляндой нависает на шнуре перемёта и при проверке снасти даёт дополнительное сопротивление несущейся воде.

Макаровы неторопливым шагом вышли на берег реки. В этом месте берег высокий, обрывистый, что говорит о большой глубине. Здесь и пристань ― и судам причаливать удобно, и рыба-стерлядь глубину любит. Такое расположение жилых построек на Иртыше ― не праздность. В иное половодье он разливается так, что затопляет вокруг все низменности, дома в низинках затопляет по крышу, а чаще сносит совсем. В этом году как раз было наводнение. Волны бились в отвесные кручи, осыпая берег и затопляя низинную часть, жилые дома и хозяйственные постройки. И до сих пор на берегу от воды свободна лишь узкая сырая полоска песка, захлёстываемая волной, после прохода парохода, буксира или во время ветра.